Витька представил этот запах. Тяжелый, удушливый. Он почувствовал тошноту. Рядом с ним скрипнула койка – кто-то перевернулся лицом к стене, накрывшись одеялом с головой, но, несомненно, продолжал слушать.
«Прошло две недели. Мама уже не вставала. Лежала в своей комнате, под тонким ситцевым одеялом. Красное… оно… занимало теперь почти все лицо. Остались только узкие щелочки глаз, да рот, сухой, потрескавшийся. Глаза были полны такого ужаса и мольбы, что смотреть было невозможно. Санька и Лидка дежурили у кровати по очереди, принося воду, пытаясь кормить с ложечки жидкой манной кашей, которую мама почти не брала. Вечером, когда сумерки сгустились в комнате до синевы, мама вдруг открыла глаза. Взгляд ее, острый и ясный, несмотря на слабость, упал сначала на Саньку, потом на Лидку. Она собрала последние силы. Голос ее был хриплым, шелестящим, как сухие листья под ногами.
"Дети…" – прошептала она. Санька и Лидка придвинулись вплотную, сердце у каждого колотилось, как птица в клетке. – "Слушайте… Слушайте меня хорошенько". Она сделала мучительный вдох. – "Никогда… Никогда не ходите… на кладбище. Особенно… ночью. Слышите? Никогда! Обещайте мне!"»
Сашка понизил голос до еле слышного шепота, заставляя слушателей буквально впиваться в темноту, ловя каждое слово.
«Санька, бледный как мел, кивнул. "Обещаю, мам". Голос сорвался. Лидка, рыдая, прижалась к маминой руке, которая была холодной и легкой, как перышко. "Я… я тоже обещаю…" – выдавила она сквозь слезы. Мама закрыла глаза. Казалось, на ее губах мелькнула тень облегчения. Но это был лишь мираж. На следующее утро они нашли ее мертвой. Холодной. Неподвижной. И лицо… все лицо было покрыто этой гладкой, ужасной, пульсирующей, как живое, красно-багровой пленкой. Как будто кто-то натянул на ее голову страшную маску из запекшейся крови. Больше не было ни глаз, ни рта. Только это. Оно».
В комнате стоял гробовой, абсолютный молчание. Даже дыхание казалось преступно громким. Витька чувствовал, как его ладони стали ледяными и мокрыми. Он боялся пошевелиться.
«Похоронили ее быстро. Как-то буднично и страшно. Гроб закрытый. Соседи крестились, боязливо поглядывая на него. Санька и Лидка остались одни в пустой, пропитанной тем сладковато-гнилостным запахом квартире. Тоска и страх сжимали горло, как ледяные клещи. Они пытались жить. Санька ходил в школу, Лидка сидела дома, боясь выйти. Но ночи… ночи были самыми страшными. Тишина в квартире давила, как камень. И казалось, что из маминой комнаты все еще доносится тот ужасный запах…».