Полёт был недолгим. Я неожиданно оказался стоящим в какой-то ветхой деревянной лачуге. Хмурые, местами покрытые плесенью стены, холодный, грязного цвета земляной пол и низкий бревенчатый потолок… Он, казалось, сейчас рухнет и безжалостно раздавит моё маленькое детское тельце. Единственное маленькое окошко в стене было затянуто чем-то, что напоминало старую пыльную целлофановую плёнку. Через неё с большим трудом пробивался тусклый дневной свет, из-за чего помещение казалось ещё сырее и мрачнее. Всё это настолько поразило меня, что я даже сразу не обратил внимания на то, что у меня пропали все признаки болезни. Я зябко поёжился, переминаясь с ноги на ногу. Вверх от голых ступней пробежала мелкая дрожь, замерев неприятным холодком в районе живота. Если в кровати я лежал лишь в трусах, то сейчас был одет в какую-то свободную одежду, сшитую из грубой светлой ткани.
В сумраке комнаты я сразу и не заметил, что стою возле какого-то деревянного настила. Он лишь немного возвышался над полом, и на нём была навалена груда старых тряпок. Пока я, задрав голову, в немом недоумении разглядывал эту, по-видимому, землянку, из кучи тряпья, издающей весьма специфический неприятный запах, высунулась худая, костлявая как у покойника рука. Она бесшумно приблизилась к моей ноге и ухватила меня за щиколотку. От неожиданности я громко вскрикнул. На счастье горло моё тоже было вполне здоровым, и я, почувствовав возможность издавать звуки, хотел, уже было завопить изо всех сил, но тут тряпки зашевелились, и из-под них я услышал тихий старческий голос.
– Не бойся меня, отрок, – произнес он так жалобно, что мне сразу стало даже немного стыдно за мой испуг. – Я ничего плохого тебе не сделаю, – старик, или кто там был под этими тряпками, помолчал немного. Чувствовалось, что слова давались ему с большим трудом, и разговор отнимал много сил, которых у него, по всей видимости, оставалось не так много. – Дай мне, пожалуйста, свою руку.
Я стоял ни жив ни мертв, удерживаемый не столько костлявой старческой рукой, сколько сковавшим моё тело страхом. Находясь словно под гипнозом, я покорно протянул свою ладошку в сторону тряпья. Рука незнакомца тут же отпустила мою ногу, и с удивительной проворностью, вовсе не свойственной умирающим людям, ухватилась за запястье.