Так и не поняв, кого здесь проживает больше, богатых или бедных, уличная хозяйка домчалась-таки и до Ефимьевского монастыря. Не заметив, что самый маленький колокольчик едва держится на веревке, она с разбегу ударила в звонницу. Закрутила, завертела ее в снежных объятьях. Не удержала тонкая нить колокол. До беды было совсем рядом. Но словно почувствовала метель свою оплошность, махнула снежным крылом с такой силой, что тот полетел в самый сугроб и благодаря этому остался цел.
Тут можно было ей снова на реку выбраться и отправиться, откуда пришла. Но свернула ночная разбойница в другую сторону и пошла вдоль восточной стены. Наконец, оставив у нее свои силы, пурга ослабла, устало перевалила через вал и поплыла в новгородские дали. В городе снова стало тихо. Даже тише, чем было до метели. И если бы не снежное одеяло, коим оказался покрыт город, ничто сейчас не напоминало о том, что еще совсем недавно тут господствовала снежная буря. Абсолютная ночная тишина накрыла Новгород.
Прошла минута. Затем другая. Где-то за тыном усадьбы, что прямиком примкнула к немецкому подворью, покой притихшего города нарушил скрип открывшейся двери. И тут же на ее пороге показалась женская фигура. Затянув на голове шаль, она быстрым шагом, перепрыгивая через переметы, направилась к дому напротив. Свежевыпавший снег был мягок и совсем не скрипел в наспех надетых поршнях. Подойдя к входной двери, она ногой распахала лежащий у нее сугроб и вошла в дом. Не замечая сидевшего чуть сбоку на лавке молодого мужчину в яркой цветастой рубахе, женщина перекрестилась.
– Ну, что? – спросил тот и поднялся.
Вставая, он ненароком стянул с лавки мягкий ворсистый ковер и тот упал на пол.
– Ой! – женщина вздрогнула от неожиданности и замерла.
– Ну? – уже настойчивее спросил мужчина, заметно повышая голос.
– Разродилась, слава Богу, Маремьяна наша. Слава Богу, боярин, – повернувшись на голос, ответила та.
– Кто? – разражено спросил тот.
– Так Маремьяна, жонка ваша…
– Дура! – перебил ее хозяин. – Родился кто?
Солка, как звали молодую женщину, растерялась и заморгала глазами. На вид ей было лет двадцать пять. Невысокого роста с ни чем не примечательным девичьим смуглым лицом она уже несколько лет прислуживала жене молодого боярина. Как ни пыталась Солка, но так и не могла привыкнуть к его не по годам суровости. Наконец, сообразив, чего он от нее добивается, она уставилась куда-то поверх хозяйской головы и громко выпалила: