– Папа! – вновь позвала она.
– Тише, Грэг, без глупостей, – протяжно заговорил с ним Бэстифар. Теперь, когда в подземелье появился его давний пленник, к аркалу вернулась былая властность и уверенность. – Если не хочешь, чтобы я причинил вред твоей дочурке, будь хорошим мальчиком и слушайся стражников.
Аэлин молчала. Грэг перестал сопротивляться, глаза у него запали от безысходности, он поник и послушно прошел в соседнюю с Аэлин клетку. Стражники развязали ему руки, вынули кляп изо рта, а после заперли дверь камеры. Грэг не попытался напасть, опасливо косясь на Бэстифара.
– Тебе это с рук не сойдет, будь ты проклят! – прошипел он, избавившись от кляпа. – Аэлин! Айли, дочка, ты в порядке?
– Угомони его, – осклабился Бэстифар, – будь так добра.
– Папа, все хорошо. Меня никто не тронул.
– Если ты здесь… значит, и Мальстен тоже? Проклятье, ему нельзя было возвращаться! Вам обоим нельзя было сюда приезжать!
Бэстифар закатил глаза.
– Беру свои слова назад: ты посдержаннее отца будешь, – сказал он, обратившись к Аэлин. Она ожгла его взглядом, но не стала парировать.
– Папа, успокойся, прошу, – мягко произнесла она. – Все будет хорошо.
Аэлин понимала, как глупо для Грэга звучат ее слова, но решила, что время для объяснений еще настанет.
– Что ж, теперь тебе тут будет не так скучно, – кивнул аркал. – А я, с вашего позволения, откланяюсь. Государственные дела не ждут. Хотя с вами и весело.
Аэлин проводила его молчаливым взглядом.
Грэг готов был прожечь в Бэстифаре дыру.
У самой лестницы аркал остановился и оглянулся.
– И все же это очень милое зрелище – воссоединение семейства Дэвери. Наслаждайтесь.
С этими словами он начал подниматься по ступеням и вскоре скрылся во тьме лестницы.
Бэстифар нервно расхаживал по коридору рядом с комнатой, которую выделил Мальстену, размышляя, было ли хорошей идеей разместить его в тех же покоях, что он занимал до своего побега из Малагории. Момент извлечения стрелы отчего-то выбил Бэстифара из колеи, и теперь ему повсюду мерещились собственные недочеты, ошибки, чрезмерный фанатизм, которому мог позавидовать даже пресловутый Бенедикт Колер.
Он старался успокоиться, взять себя в руки, вернуть самообладание.
Все было тщетно. Внутри него словно ворочался червь, и заморить его не было никакой возможности.