здесь.
Как Мальстен и догадывался, Аэлин без восторга отреагировала на новых соседей. Она встретила их безучастным взглядом и показательно повязала красные куски ткани на оба плеча, сделавшись еще более закрытой, чем была после своего воскрешения. От нее стало веять неприкрытой враждебностью. С новоприбывшими Аэлин общаться не стремилась, нарочито обходила их стороной, держалась молчаливо и всем видом показывала, что ей некомфортно жить в окружении стольких иных.
– Аэлин, если я могу хоть чем-то тебе помочь, скажи мне, – просил Мальстен, предпринимая очередную попытку поговорить с ней. Без помощи нитей он не мог угадать, что у нее на душе. Не мог оказать ей такой глубокой душевной помощи, какую оказывала ему она в гратском дворце. Он надеялся, что Аэлин хоть немного направит его, подскажет, что нужно сделать, чтобы ей стало легче. Но она только устало кивала, иногда сухо благодарила его и плохо скрывала раздражение, проявляющееся в ответ на каждую такую просьбу.
Мальстен понимал, что она все еще злится на него за то, почему он оказался обезоружен красной накидкой Ийсары в день налета на Грат. Что ж, ей было на что злиться.
Вот уже второй раз Аэлин сбегала прямо посреди ночи, оставив лишь короткую записку: «Ушла на охоту». Ближайшими городами к их нынешнему убежищу были Олсад и Фрэнлин, и Мальстен понимал, что для охоты Аэлин выбирает именно их. Его это беспокоило: оба города казались ему слишком опасными. Олсад вряд ли успел отойти от публичной казни Ганса Меррокеля, а Фрэнлин наверняка еще помнит пожар в трактире «Старый серп». Мальстен и Аэлин засветились в обоих событиях, и им не стоило показываться в этих городах, пока воспоминания жителей свежи.
Впрочем, похоже, это волновало его одного.
Мальстен не раз думал пуститься по следу Аэлин и отыскать ее во время охоты, но в последний момент отказывался от своей идеи. Теперь, когда дело касалось Аэлин, он против воли стал проявлять робкую нерешительность. Ему казалось, что любое его действие лишь ухудшит их и без того натянутые отношения. И в том, что они стали такими, он мог обвинить только самого себя.
Сейчас, в едва начавшихся сумерках, Мальстен бесцельно обходил лагерь, мучаясь от тревожного безделья. Его внимание вдруг привлек седой сутулый данталли с длинным крючковатым носом.