Мне даже как-то не по себе стало. Словно жизнь ушла из этого места и осталась только тень порядка.
Я вздохнул, откинулся на траву и посмотрел в небо – там, между ветвями, уже горели первые звёзды.
– Ай да, Кентаро… – проговорил я почти с лаской. – Как ты быстро снова стал чужим. Ну ничего. Всё узнается со временем.
Тихо… Только кузнечики стрекочут да трава шелестит под лёгким ветерком. Я уже почти задремал, лежа на боку, когда услышал лёгкое «пссс» и сдержанный смешок. Приоткрыв один глаз, я увидел – у ограды, совсем рядом с тем местом, где я лежал, снова собрались дети. Те самые – что шепчутся, хихикают, прячутся, когда я оборачиваюсь. Сегодня их было трое. Две девчонки – одна с ленточкой в волосах, вторая с соломенной корзинкой, и мальчишка в штанах до колен, весь в пыли.
– Эй, зверь, ты живой? – вдруг сказал он, не таясь.
Я чуть приподнялся на локте и скосил взгляд. Все трое разом отпрыгнули за забор, визгнув. Я усмехнулся.
– Ага… живой, – пробормотал я, нарочно громче, чтоб слышали. – И даже говорить умею.
Прошло меньше минуты, как из-за забора, прямо передо мной, снова высунулась макушка – та самая, мальчишеская.
– Ты… и правда человек? – спросил он шёпотом.
– А ты думал – кто? Леший?
Он нахмурился, размышляя.
– У тебя глаза… не такие.
– Это потому, что я с севера, – ответил я, – оттуда, где снега много.
– Холодно?
– Очень. Там даже души замерзают.
Он удивился.
– А ты страшный.
– Ты тоже, – сказал я, щурясь. – Особенно утром, небось.
Девчонки засмеялись где-то за его спиной. Он оглянулся и с важным видом полез выше по забору, на самую жердь. Я уже хотел сказать, чтоб слез, как вдруг он поскользнулся, замахал руками и – хлоп! – грохнулся с той стороны, прямо ко мне под ноги.
– Эй! – я вскочил.
Он сидел в траве, смотрел на меня с ужасом и дрожал. Потом у него на глазах выступили слёзы, он вцепился руками в ногу и заорал:
– Кааааасан! Туууусааан! (Мама! Папа!)
Я медленно подошёл, на корточки присел, посмотрел – нога цела, только ссадина.
– Тише, – сказал я мягко. – Не бойся. Я не трону. Видишь, у меня рук почти не осталось – всё в порезах. Только и могу, что листья разглядывать.
Он глотнул слёзы, сопел. Я снял с пояса платок – тот, что мне как-то отдали служанки, и аккуратно обвязал вокруг его коленки.
– Вот так. Теперь ты – воин. С повязкой.