Я открыл глаза и стал вертеть головой, сколько мог. Песок, камни, редкие кусты – всё мелькало в одну сторону. Лошадиная походка ритмично встряхивала меня, и каждый рывок отзывался болью в ребрах. Пыль попадала в нос, в рот. Я пытался рассмотреть хоть кого-нибудь из своих, хоть одну знакомую фигуру, но всё было пусто. Только чужие люди вокруг, чужая земля под телом, и будто небо над головой тоже стало не моим.
Я остался один.
Сердце сжалось. Словно внутри кто-то потянул за тонкую струну, что связывала меня с домом.
Я лежал в пыли, как падаль, и думал: "Вот и всё, Алёшка. Это конец. Ты потерян, выброшен из мира, в который больше не вернёшься."
Меня накрыла такая тоска, что я едва не задохнулся. Хотелось закрыть глаза и больше не открывать. Просто исчезнуть, раствориться в этой дороге, в этом песке. Чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать.
Но тут… как будто кто-то положил руку на моё плечо – тёплую, сильную. Я вспомнил. Вспомнил разговор с отцом, когда мне было десять. Он тогда вернулся с войны. Я сидел на крылечке, грустный, молчал. И спросил:
– Батя, ты думал, что не вернёшься домой?
Он присел рядом, обнял и сказал:
– Сынок, я каждый день думал о вас. Не было ни дня, чтобы не вспоминал мамку, тебя, брата. Но я никогда не позволял себе сдаться. Ни на фронте, ни в плену, нигде. Я твердил себе: "Я пробьюсь. Вернусь. Пройду сквозь всё, что уготовила мне судьба."
– А если бы не получилось? – спросил я.
Он улыбнулся.
– Значит, умер бы, но стоя, не сдавшись. А пока жив – я иду вперёд.
Эти слова прозвучали у меня в голове так ясно, будто он сейчас рядом.
Слеза прокатилась по щеке. Теплая. Настоящая. Я закрыл глаза и прошептал, почти беззвучно:
– Да, батя… Я помню. Я постараюсь. Вернусь.
Сколько бы ни прошло времени. Сквозь всё. Сквозь ад, если надо.
И в ту же секунду во мне вспыхнул огонь. Тихий, но упрямый. Глубоко внутри. Я не знал, где нахожусь, кто эти люди и что они со мной сделают. Но теперь я знал точно: я не сдамся .
Пусть они тащат меня, пусть считают меня побеждённым. Они не знают, что во мне живёт кровь тех, кто шёл сквозь зимы, войны и пожары. Кто падал – и вставал.
И я встану.
Я улыбнулся сквозь боль. И про себя прошептал:
– Ждите, мама. Жди, батя. Жди, брат. Я вернусь. Как бы далеко ни занесло.
Очнулся я в пыли, под ярким солнцем, которое пекло без жалости. Всё тело ломило, каждый вдох отдавался болью, как будто рёбра внутри пересчитали молотом. И вот только я начал приходить в себя – один из самураев, заметил это. Он крикнул что-то вперёд, тому, кто ехал на коне.