. Он висел на периферии сознания, как навязчивый гул трансформатора:
«Ключ… Кровь ключа… Голод…»– Холодно… – прошептала Анна, её зубы стучали. – И.... звенит. В костях. Как шестерёнки…
Волков достал флягу со спиртом (украденную у машиниста) и вылил на рану. Анна вскрикнула, её тело выгнулось. Кристаллики на секунду вспыхнули ярче. Он схватил пинцет из своего походного набора инженера – крохотного, для тонкой работы с микросхемами. Каждый осколок, который он пытался извлечь, будто впивался в плоть корнями. Кровь сочилась упрямо, а паровоз, названный им мысленно «Беглец», нырял в ухабы, заставляя скакать тени и угрожая сбросить его с ног.
– Дмитрий… – Анна слабо сжала его руку. Её пальцы были ледяными. – Оставь… Сначала… веди поезд… Иначе… кончим в сугробе…
Он посмотрел на приборы. Давление пара падало. Топка нуждалась в угле. Скорость – едва 20 верст. А за ними, в метельной тьме, он чувствовал преследование. Не только мутантов. Что-то большее, древнее и голодное, тянулось за ними по стальным рельсам, как акула за каплей крови.
Волков кинул лопату угля в жерло топки. Искры взвились, осветив его измождённое лицо. «Ключ… Ты не уйдёшь… Мы найдём…» Голос нарастал, сливаясь со скрежетом поршней. Он зажмурился, пытаясь заглушить его логикой: Резонанс. Эфириум в крови Анны и во мне. Они реагируют на источник… На Двигатель? Или на то, что под ним?
Внезапный стук заставил его вздрогнуть. Не в дверь будки. В стену тендера – угольного вагона, сцепленного с паровозом. Металлический, ритмичный, настойчивый. Тук-тук-пауза-тук-тук-тук. Код.
Сердце Волкова бешено заколотилось. Он схватил кочергу – жалкое оружие – и приоткрыл дверь будки. Ледяной ветер ворвался внутрь, завывая. Снег хлестал в лицо. На крыше тендера, едва видный в снежной мгле, стоял силуэт. Высокий, угловатый, с одним неестественно ярким светящимся «глазом» во лбу. Второй сенсор был разбит, из пролома сочились искры и струйка конденсата.
– Иван? – прошептал Волков, не веря своим глазам.
Силуэт сделал шаг к краю крыши. Да, это был он. Иван-Сталь. Но какой! Его изящный латунный корпус был изуродован глубокими царапинами и вмятинами. Левую руку он прижимал к груди, где пульсирующий кристалл Эфириума светился тревожно-ало, как воспалённая рана. Правая рука была сжата в кулак, которым он и выстукивал код.