Я попытался успокоиться, найти рациональное объяснение. Может быть, это стресс? Недосып? Начинающаяся простуда, которая влияет на работу внутреннего уха? Подобное случается, я читал об этом. Временные нарушения слуха на фоне общего недомогания.
Но глубоко внутри, в том темном уголке сознания, где живут наши самые страшные предчувствения, уже зарождался ужас. А что если это не временно? Что если мой слух, и без того не идеальный, ухудшается еще больше?
Оставшиеся часы рабочего дня превратились в настоящее испытание. Каждый телефонный звонок требовал от меня огромной концентрации и внутреннего напряжения. Мне приходилось просить собеседников говорить громче и четче, переспрашивать, уточнять.
– Антон, все в порядке? – спросила Света, заходя в мой кабинет. – Ты какой-то бледный.
– Да нормально, – ответил я, стараясь улыбнуться. – Просто устал немного.
Коллеги, проходящие мимо моего стола, говорили что-то в мою сторону, но я не всегда понимал, обращаются ли они ко мне или просто разговаривают между собой. Несколько раз мне приходилось переспрашивать, и это вызывало у меня чувство неловкости.
К вечеру я почти убедил себя, что это временное явление. Организм – сложная система, в нем может произойти любой сбой. Завтра я выспусь, отдохну, и все вернется к норме. Мои аппараты в порядке, это я проверил несколько раз. Значит, дело в общем состоянии.
Но когда я садился в машину, чтобы ехать домой, рука невольно потянулась к телефону. Я нашел номер своего сурдолога и уже готов был набрать его, но остановился. Что я скажу? Что у меня один плохой день? Что звуки кажутся приглушенными? Это может быть что угодно.
«Подожду до завтра, – решил я. – Если завтра будет то же самое, тогда обращусь к врачу».
Дорога домой прошла в тревожных размышлениях. Музыка из динамиков казалась далекой и неясной. Даже любимые композиции не приносили привычного удовольствия. Я несколько раз проверял настройки аудиосистемы, думая, что проблема в ней, но все было в порядке.
Дома меня встретила Марина с обычной улыбкой и вопросом о том, как прошел день. Я соврал, что все хорошо. Не хотел пугать ее, да и сам еще надеялся, что это временное недомогание.
Но глубоко внутри, в том месте, где мы чувствуем правду раньше, чем готовы ее признать, я уже знал: мой привычный мир начинает рушиться, и завтра может оказаться совсем не похожим на вчера.