– Конечно! Это же мой сын.
Жаль только, что на этом хорошее отношение ко мне заканчивалось.
Резкий переход от более-менее стабильного существования к кошмару произошел, когда пришло время идти в детский сад, то есть примерно в три года. С этого момента все мои воспоминания становятся подробными и многоаспектными. Например, заходя в воспоминание, я без труда вспоминаю, что говорил человек, какие запахи при этом витали в воздухе, какие эмоции мы испытывали, как светило солнце, кто и во что был одет и так далее, вплоть до желания пойти в туалет.
Все эмоции воспринимались без какой-либо критической оценки, мгновенно становясь аксиомой и непреложным правилом. Именно в тот момент я четко отследил изменение в отношении ко мне со стороны матери и тети. Далее для удобства я буду называть себя Ребенком, что применимо и к описываемому состоянию, и ко мне нынешнему, как к органической форме жизни. Чтобы понять мои сбивчивые объяснения о раннем детстве и их колоссальную важность для всей моей дальнейшей жизни, представим волну, которая зарождается глубоко в море и движется к берегу. Засчёт большой глубины рябь на поверхности едва ощущается, но, когда волна доходит до берега, это может привести к разрушительным последствиям.
Так и здесь общение со мной стало суше, формальнее и критичнее. Изменения чувствовались во всем, начиная с того, как я здоровался с людьми, и заканчивая вечерними гигиеническими процедурами. Парадокс заключался в том, что, когда Ребенок совершал все те же действия в то же самое время раньше, его никто не ругал, а теперь начали порицать и даже наказывать. Скажем, раньше я любил компот и передо мной всегда ставили целую банку, из которой я пил столько, сколько хотел, и ее объема было вполне достаточно, чтобы утолить мою жажду. Теперь же вместо банки мне давали неполный стакан со словами «Смотри не разлей». Выпивая стакан, я никогда не просил добавки, поскольку просить было не у кого: мать отходила от кастрюли с компотом, а сама кастрюля стояла высоко. Также мне стали запрещать некоторые вещи, такие как просмотр телепередач, например. Отчетливо помню холодящее чувство диссонанса, которое растекалось под кожей, когда привычное становилось недопустимым или еще хуже – обруганным и высмеянным, а других альтернатив не предлагалось. В эти моменты Ребенок застывал как насекомое в янтаре, не зная, а можно ли вообще закончить то, что он начал и что ему делать потом? Ведь реакция на его действия стала непредсказуемой и очень резкой.