Если бы меня попросили описать свою жизнь одним словом, то моим ответом стало бы слово «страх». Даже не так – Страх, с большой буквы. Страх, в моем представлении, это чувства неопределенности и опасности, объемы которых я при всем желании не могу осознать, даже когда ощущаю явные признаки страха как в теле, так и в Сознании. К одним вещам, рождающим страх, мы привыкаем, и они напоминают о себе лишь в определенных обстоятельствах. Скажем, боязнь пауков не проявится, если человек не будет с ними сталкиваться. Однако Страх, про который пойдет речь в этой книге, порождался людьми, которые по идее должны поддерживать и заботиться о ребенке, быть единственными, кому доверены детские секреты и мысли (как потом оказалось в моем случае – зря). Сейчас, когда я смотрю на это объективно и здраво, понимаю, что не давал поводов обращаться с собой подобным образом. Я родился и рос обыкновенным любознательным ребенком без каких-либо отклонений и патологий, которые могли бы повлиять на мое восприятие или действия. Как и все дети интересовался новым, имел адекватные реакции на происходящее и хотел, чтобы его любили. Любили и берегли. Однако, оглядываясь назад, я словно проваливаюсь в черную дыру из липкого холодящего Страха, держащего меня невероятно сильными и отвратительными руками.
По сути, сегодняшний я – лишь оболочка или тень, которой удалось временно вырваться из захватов Страха и пересечь значительный отрезок жизни, сев за написание книги. Не удивлюсь, если прямо сейчас меня захватит какое-то воспоминание и заставит проживать себя вновь и вновь, будто все произошедшее со мной в детстве снова стучится в двери, которые вот уже много лет заперты на замки. Я отнюдь не стремлюсь к переживаниям и не жалею себя, однако эти воспоминания настолько всеобъемлющи, что я чувствую себя так, словно мне на голову надели шлем от скафандра, который в считанные секунды растворяет Сознание в проблемах, а сам я при этом будто смотрю на мир сквозь мутное цилиндрическое стекло. Эти ощущения сродни заплыву в смердящем болоте, у которого не видно берегов, и у тебя есть только миг на то, чтобы вынырнуть и вдохнуть не очень чистый воздух, разлитый над поверхностью, и сразу же погрузиться обратно. В привычную черноту.
Самое первое воспоминание неустанно напоминает, как ко мне относились наедине и как меняли свое отношение, стоило посторонним оказаться рядом. Это воспоминание очень точно иллюстрирует наши отношения с матерью, которые строились на самой простой и, пожалуй, самой обидной модели – попытке казаться хорошей для всех, кроме собственного сына. По моему мнению, именно это воспоминание, пусть даже неполное и обрывчатое, словно фотовспышками вспыхивающее в Сознании, задает вектор дальнейшему повествованию. Помню, как захожу в ванную комнату, в которой стояли большая чугунная ванна с высокими бортами и рукомойник и как мама снимает на камеру мои утренние процедуры. Кажется, шел 1997 год, и в ходу были большие камеры с пленочными кассетами VHS. Снимая меня, мать наверняка хотела оставить хорошее воспоминание. Отчетливо помню, как мягко она просила меня умываться двумя руками, чтобы хорошо звучать на записи.