Мешок, собранный заранее, был перекинут через плечо, а вторая рука старика по привычке обхватила узловатый кипарисовый посох, выточенный с заботой и мастерством, но так давно, что на нем без труда можно было увидеть место, за которое привык держаться его владелец (там лучше всего виднелись небольшие углубления от пальцев). Волшебник (а это был именно он) по привычке сомкнул ладонь на теплом древке и мягко улыбнулся озерной глади, словно видел ее в последний раз.
Закат опустился на землю, смело заливая пламенно-красным светом и воду, и холмы, высветив среди травы небольшую тропу, бегущую узкой лентой вдоль подножия холмов. По ней-то и пролегал намеченный заранее маршрут, однако владелец причудливых башмаков остановился в нерешительности, размышляя над чем-то важным. Его брови были угрюмо сдвинуты, а на лице застыло выражение крайней озадаченности.
Подготовка и сборы отняли слишком много сил, и постоянно идти вверх по каменистому склону было утомительно, поэтому волшебник выбрал тропу у побережья озера, планируя подняться на холм подальше, а во время ходьбы скопить силы для решающего подъема.
Последний солнечный свет упал на его лицо. На смуглой загрубевшей коже виднелись глубокие и частые морщины, паутинкой разбегающиеся от глаз и небольшого рта к вискам и подбородку. Даже солнце не могло проникнуть в глубину глаз старца – такими они были темными. Лишь небольшие черные тени непоседливо прыгали по краю его зрачков. Волшебник моргал неохотно, жмурясь от еще не зашедшего солнца, и, смотря прямо перед собой, охватывал взглядом все пространство, что отражалось огнями маленьких желтых цветов в его глазах.
Тропа уводила его все дальше и дальше, преследуя угасающее солнце, и постепенно превратилась в большую дорогу, усыпанную гравием и толстым слоем удушливой пыли. По ней явно ездили автомобили, и она казалась намного более востребованной, нежели те холмы, от которых старец начал свой путь, однако в быстро густеющих сумерках весь пейзаж казался одинаково безжизненным и унылым.
Ровно на половине пути, около небольшого придорожного камня, путник присел и, склонившись, бережно отряхнул необыкновенные башмаки. Те, несмотря на сумерки, не утратили яркости, а лишь немного перестали мерцать, расцвечивая нити тусклым, но равномерным светом. Опускалась ночь.