И ведь действительно вышел. Неподалёку от входа в дом стоял другой полицейский. Низенький, в очках-авиаторах, с усиками а-ля Озуалд Моусли. Форма была ему явно великовата, и я не знал, кого больше винить – его рост или халатность кладовщика. Он явно кого-то ждал, и было очевидно кого.
– Неотложный вызов? – спросил я его.
Он обернулся. Мой оклик, видимо, застал его врасплох.
– А, это ты, – ответил полицейский. Он слегка осклабился, – бумажки-то с собой?
Я предъявил ему удостоверение с видом человека, держащего в руках всю кровь и боль своей жизни, ускользающей словно песок из его пальцев.
– Свой-то не забыл?
– Ну а то! Зацени, какой подогнали.
Он с довольной улыбочкой предъявил свою карточку. Имя Тайрелл Зед Рэдфут не особо отозвалось в памяти, но внесло ясность в дальнейшее общение. Ясность и основу для доверия. Доверие – оно как пистолет, который ты вручаешь другому, развернув стволом к себе.
– Ну что ж, Зед, – произнёс я, по-ковбойски поправляя ремень, – погнали на место.
– Только чур я за рулём, – отозвался Зед, подходя к своей машине, – ты туда уже ездил недавно.
Это хорошо. Куда я ездил, я всё ещё не помнил, но знакомые лица нигде не бывают лишними.
Пока мы ехали куда-то, городское небо затянулось тучами. Сперва редкими капельками, а вскоре и сплошной водяной стеной полил дождь. Дожди здесь всегда тяжёлые, печальные. Они подобны слезам ангела, который узнал, что ангелов не существует. Я сквозь дверь машины чую запах улиц Нентервиля. Они пахнут умершей надеждой. И жареным луком немного. Содрогающиеся в предсмертной конвульсии лужи отражают небо – оно грязнее, чем совесть здешних дантистов. По улицам, вымощенным разбившимися мечтами и забытой кем-то в 93-м году пиццей, бежали муравьи, а подгоняемые ливнем прохожие едва поспевали за ними. Нентервиль – город обмана. Тут каждый второй горожанин лжец, а каждый первый – свидетель обвинения. Дамочки пробегали, разодетые в нейлон и пустые обещания. Даже старушки, пересекающие площади, кажутся членами какой-то особой мафии. Те из них, что крутят в руках клубки пряжи, подобны античным мойрам. Клубки в любой момент могут покатиться по асфальту. Вместе с ними – чья-то карьера.