Минул январь, за ним февраль, деятельная натура полицейского очнулась ото сна.
И хотя она не уволилась, а просто взяла бессрочный отпуск, Надя подозревала, что отец до последнего будет настаивать на том, чтобы дочь не возвращалась на службу. Ее догадка оказалась верна. Стоило ей об этом заговорить, как она наткнулась на активнейшее сопротивление. Папа так кричал, сулил такие кары небесные, то ли самой Наде, то ли ее начальству, то ли дражайшей бывшей супруге, что Надя испугалась, что его хватит удар, и тема была закрыта. Отец думал, что навсегда, но Надя лишь затаилась, выжидая удобного момента.
Всю неприятно холодную весну Надя провела в качестве хозяйки генеральского дома. Устраивала приемы для местного благородного общества, сопровождала отца, не раз бывала на учениях. Примерить на себя ту роль, от которой она так упорно бежала всю жизнь, было интересно… Но изнурительно. В блеске электрических ламп, под сопровождение оркестра Надя украдкой рассматривала себя в отражении блестящей поверхности блюда и думала об одном: она была права. Не для нее была такая жизнь.
Грубое сукно полицейского кителя было барышне куда больше по душе, нежели муслин и атлас.
К тому же за ней нет-нет да и пытался приударить кто-то из офицеров, не испугавшись, что Надежда Ивановна – дочь генерала. Это ужасно утомляло. Однако Надя сама не подпускала никого ближе чем на один котильон.
То и дело в чужих вежливых улыбках и взглядах ей мерещились совсем другие люди. То теплые глаза Баума, то серые со стальным отливом Голицына. И если о первом Надя старалась не думать, то образ Андрея то и дело возникал в мыслях. Где он сейчас? Вернулся в сыскное? Отбыл наказание и уехал обратно в столицу? Или, может, как она, отправился домой? Надя так и не решилась написать Андрею. Сам он тоже не прислал даже маленькой весточки.
В конце весны Надя поймала себя на мысли, что с жадностью проглатывает «Столичные ведомости» от первой до последней страницы. Каждая новость, даже самая пустяковая, воспринималась ею с пристальным вниманием.
– Хоть бы уже какое-нибудь происшествие, – вздыхала Надя в часы особенно утомительные.
– Надя! – строго восклицал отец.
– Что? – Барышня пожимала плечами. – Для разнообразия.
Не спасала даже небольшая уступка отца. По пятничным вечерам он разрешал брать свой револьвер и стрелять на заднем дворе по бутылкам. Грохот стоял страшный, но зато Наденька после подобных экзерсисов была в чуть лучшем настроении.