– Что это за место? – прошептала я, боясь, что это ошибка.
– Твоя комната, конечно, – удивилась Агафья, её брови взлетели вверх. – Не думала же ты, что навсегда останешься в той камере?
Слёзы снова хлынули, горло сжалось. Я только кивнула, сдерживая рыдания. Мне казалось, что я никогда столько не плакала, как за эти дни.
– Ох, милая, – Агафья шагнула ко мне и обняла, прижав к своей груди. – Ты правда так думала.
Я уткнулась в её плечо, чувствуя, как слёзы впитываются в её платье. Она погладила меня по спине, и на миг я почувствовала себя маленькой девочкой, которую утешает мама. Но моя мама никогда так не делала.
– Я помню, как страшно было мне в первые дни здесь, – тихо сказала Агафья. – Обещаю, станет легче. Король… он хороший человек, поверь.
Я вздрогнула и отстранилась.
– Хороший? – Мой голос сорвался. – Он чудовище! Он запер меня в темнице, как… как зверя!
Агафья ахнула и быстро захлопнула дверь, будто боялась, что нас подслушают.
– Никаких таких разговоров, милая, – строго сказала она, но в её глазах мелькнула теплота. – Он терпелив, но он твой господин. А теперь давай приведём тебя в порядок.
Я оглядела комнату, ища умывальник, но ничего не нашла. Агафья заметила мой взгляд и открыла маленькую дверь в углу. Я заглянула внутрь и ахнула. Там стояла большая ванна, выложенная белой плиткой, с золотыми кранами. Полки были заставлены полотенцами и флаконами с мылом, от которых пахло лавандой и мятой.
– Что это? – выдохнула я, не веря своим глазам.
– Здесь ты будешь мыться, – хмыкнула Агафья, подходя к ванне. – Не бойся, это не так страшно.
Я повернула кран, и горячая вода хлынула в ванну, поднимая пар. Я замерла, не веря.
– Горячая вода? Прямо так? – спросила я, чувствуя себя глупо.
– Конечно, – улыбнулась Агафья. – Ты же видела водопровод в камере.
– Да, но я думала, это… ну, чтобы не убирать за мной отходы, – пробормотала я, чувствуя, как щёки горят.
Агафья рассмеялась, и её смех был таким тёплым, что я невольно улыбнулась.
– Отчасти так, – сказала она, беря с полки пушистые полотенца и кусок мыла, пахнущий лавандой. – Но король не станет выносить за тобой горшки, милая. А теперь снимай платье.
Я покраснела, но Агафья прицокнула языком, поторапливая. Мои больные пальцы не слушались, не могли развязать плащ или расстегнуть пуговицы. Агафья, вздохнув, взялась за дело, и я стояла, опустив глаза, стыдясь своих лохмотьев, загорелой кожи и худобы.