– Почему?
– Кто знает. Она ни с кем не разговаривает. Но читает лекции первокурсникам.
– Да ладно. Может, сходить? Хоть послушать, как у неё голос звучит.
Она была прекрасна. Алые лучи солнца мягко отражались в её ещё влажных после сна волосах. На лице – простом, но изящном – блестели едва заметные капли пота. В ней было что-то неземное: лёгкость, безмятежность, утончённость. Она напоминала ангела. Но почему-то никто не замечал, что небесное создание уже давно ходило по земле, потеряв крылья, блуждая с пустым, мёртвым взглядом.
Задолго до этого
Утомительная и трудная история началась ещё до событий, известных читателю. Гораздо раньше, чем можно себе представить – до рождения главных героев. Был ясный, тёплый день в середине июня. Молодые люди, окружённые служителями церкви, поочерёдно читали молитвы, перебрасываясь заигрывающими взглядами. Им едва исполнилось по двадцать, когда юная девушка и совсем ещё зелёный парень решились связать свои судьбы браком.
Они были первыми друг у друга – во всём. Со временем быт взял своё: стало труднее мириться с дурными чертами, труднее замечать добрые. Они старались, входили в ритм совместной жизни, вливались в церковную общину, следили за традициями, помогали храму и его последователям. Родственники часто навещали их, и, казалось бы, жизнь молодых шла по благословенному пути. Но то, что казалось прочными устоями, с годами стало вызывать споры. Каждый интерпретировал «правду» по-своему. Разногласия множились. В доме стало холодно: супруги всё чаще ссорились, всё чаще спали врозь, и всё чаще обращались друг к другу грубо, с упрёками и обидой. Однако для внешнего мира – для семьи, для церкви – они оставались прекрасной, почти иконописной парой. И именно в этом гниющем, полупрозрачном коконе лицемерия, недосказанности и тихой ненависти родилась Нина.
Её мать, Беатрис, была до мозга костей брезглива и не умела общаться с детьми. С яростным, жестоким характером, она нередко срывалась на младенце: кричала, била, отмахивалась, словно от назойливой мухи. Ребёнок, испуганный и голодный, кричал почти постоянно, вызывая у женщины приступы злобы. Но плач лишь усиливал её раздражение. Порочный круг замкнулся.
Последней каплей стало утро, когда служители церкви наведались к молодой семье. Дом встретил их смрадом. На полу – слой грязи и детских испражнений толщиной в палец. Воздух был пропитан стойким, удушающим запахом мочи, кислого молока и чего-то тухлого. Мужчины в чёрных одеждах недоумевали, откуда исходит зловоние, пока не вошли в центр дома. В углу комнаты стояла детская кроватка с когда-то белым балдахином, теперь запылённым и серым. Внутри надрывно вопил крохотный, покрасневший ребёнок. А рядом, в полном молчании, сидела Беатрис. В её левой руке блестело лезвие ножа, а правой она медленно, с пугающей мягкостью, покачивала люльку.