– Не то чтобы снимут просто , а переплавят, – встрял Федос, молодой плотник в синей косоворотке, закатанной до локтей. Его руки, покрытые синими жилами, сжимали кружку так, будто хотели раздавить глину. – На паровозы, мол, металл нужен.
Трактирная дверь скрипнула, впуская Пантелеймона и двух рабочих в кожаных куртках. Инженер, сняв фуражку, провел рукой по влажным от жары волосам. Его помощник, коренастый парень с татуировкой якоря на шее, громко швырнул на стол планшет с чертежами.
– Эй, хозяин! Две порции щей да хлеб, – крикнул он, оглядывая зал. Взгляд его скользнул по Любославу, задержавшись на рваной одежде.
–Чай, тут и ложек-то чистых нет?
Ерёма хмыкнул, швырнув на стол деревянные ложки:
– У нас не в Рыбинске, барин. Тут ложки моют, а не языками чешут.
Пантелеймон сел за соседний стол, развернув карту. Запах чернил смешался с вонью пота от его помощников.
– Завтра начинаем разметку под склады, – сказал он, тыча пальцем в точку у монастыря. – Тут будет причал.
Любослав впился ножом в стол глубже. Щель треснула с сухим хрустом.
– Причал… – пробурчал он, не отрывая глаз от лезвия. – А как же могилы-то? У монастыря земля святая.
Инженер медленно повернул голову. Его глаза, холодные, как болотная вода, встретились с взглядом рыбака.
– Святая земля у вас под ногами, гражданин. Всё, что мешает прогрессу, это пережиткú.
Федос вскочил, опрокинув скамью. Косоворотка съехала набок, обнажив шрам на плече след от монастырского топора, когда рубил дрова для сестер.
– Пережитки? А вы кто такие? – он шагнул к столу рыбинцев. – Приперлись, землю топтать. Здесь прадеды наши кости сложили!
Помощник Пантелеймона встал, выпятив грудь. Татуировка якоря дернулась на его шее, будто пыталась всплыть.
– Ты, мужичье, в столицах бывал? Видел, как мир меняется? А вы тут в болоте сидите, как лягушки!
Трактир замер. Даже Ерёма перестал вытирать кружки, зажав тряпку в кулаке. Любослав медленно поднялся. Его сермяга, пропитанная запахом рыбы и смолы, висела мешком, но плечи, широкие, как корни старых дубов, напряглись.
– Мир меняется, – сказал он тихо, – а река нет. Она течет, как текла. И Водянки ее все слышат.
– Водянки! – Пантелеймон фыркнул, отодвигая тарелку. – Ваши сказки нам паровозы не построят.
– А ваши паровозы нам рыбу не наловят, – Агафоклея, появившись в дверях, бросила на стол узел с сушеным вяземом. Ее платок съехал набок, открыв влажные от бега волосы. – Устинька у монастыря видела ваши рабочие кресты с оград ломают. На металлолом, чай?