Они уже подходили к своему поезду, когда началась бомбёжка Могилёва. Гул самолётов заставил всех замереть, их было так много, что кровь стыла в жилах. Никто и предположить не мог, что вся эта армада обрушится на город, беспощадно уничтожая всё живое: страшное уханье бомб, взрывы, клубы дыма и огня. Сначала это было вдали, потом всё ближе, потом – рядом. Лязганье железа, нечеловеческие вопли, давка… страшно, очень страшно. Почему-то вагоны стали подниматься и складываться. Искорёженные и вздыбленные, они разваливались на глазах и с уханьем отлетали в стороны, приминая и утрамбовывая всё, что попадалось на пути. Всё смешалось в одном кошмаре, и казалось, спасения просто нет. Люди падали с искажёнными лицами в лужи собственной крови. Побросав сумки, Надя с Наташей схватили детей, закрывая их собой, прижались к земле. Нона закричала:
– Ползите под платформу, а то раздавит, быстрей!
Каким образом женщинам удалось проползти и спуститься вниз, таща за собой и одновременно прикрывая детей, одному Богу известно! В себя они стали приходить, когда стало совсем тихо. Тихо потому, что налёт прекратился, или потому, что заложило уши, сказать трудно, скорее, и то и другое. Отряхнувшись от пыли и кусков цемента, они в ужасе рассматривали друг друга, не веря, что всё ещё живы.
Маленький кусок платформы, под которым они оказались, уцелел и сохранил им жизни. Переступая через трупы, преодолевая ямы и пролезая под искорёженными вагонами, подхватив уцелевшие вещи, путешественники отправились в обратный путь.
Все грязные, с разбитыми коленями и локтями, испачканные в крови и грязи, втащились в квартиру, которая была цела и невредима. Девочки уже не плакали, они молча растирали слёзы и сопли грязными ручонками. Наташа прижимала их к себе и одновременно пыталась рассмотреть, нет ли где ран, насколько сильны ушибы и ссадины. Невыносимо было смотреть в их лица. Эти беззащитные, наивные детские глаза были полные слёз и ужаса. За что им всё это? Кому нужна эта война?
Эту бомбёжку Наташа запомнит на всю жизнь, только теперь она осознала весь ужас надвигающейся беды.
Нона судорожно растирала ушибленную ногу, потом подняла глаза:
– А что нам, собственно, остаётся, если уехать уже нельзя?
Наташа смотрела на своих девочек. Страх за их жизнь был очень велик. Сжав губы, она произнесла: