Вчера я снова перечитывал свои записи о мехамухах. Их «мозги» работают, принимают решения, ориентируются в пространстве. Но мы до сих пор не понимаем, как именно. А я пытаюсь создать нечто ещё более сложное, имея лишь обрывки древних знаний и собственные догадки.
Может быть, старейшины ошиблись? Может быть, я не тот «избранный», который способен на подобные свершения? Ведь что я знаю о настоящей механике, о глубинных принципах работы разума? Мастер Гноббл учил меня чинить часы и мельничные жернова, а не создавать искусственных мыслителей.
– Опять ничего? – спросила Глойда, подходя с двумя дымящимися кружками. Её голос звучит сочувственно, но я слышу в нём и нотку усталости. Два года неудач утомили не только меня.
– Руны срабатывают, механизм крутится, но больше ничего, – ответил я, постукивая пальцем по металлическому корпусу. – Словно мы собираем красивую игрушку, а не ту машину, чертёж которой нарисовали два далёких года назад.
Глойда поставила кружки на верстак, осторожно обходя разбросанные детали.
– Может быть, дело не в механике? – спросила она, присаживаясь на табурет рядом со мной. – Мы пытаемся заставить железо и руны думать, но что, если мы неправильно понимаем само мышление?
Я отложил инструмент и внимательно посмотрел на неё. За два года совместной работы Глойда стала для меня ближайшей соратницей. Я уже не мыслил своей работы без неё. Иногда она брала исследования и разработку полностью в свои руки, и часто мне казалось, что она понимает принципы работы разума лучше меня.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я, потягивая горячий чай.
– Ну смотри, – она взяла один из чертежей и развернула его передо мной. – Мы создали схему, которая должна обрабатывать истинные и ложные суждения. Но разве мышление сводится только к этому? Разве мы сами думаем только в терминах «да» и «нет»?
Её слова заставили меня задуматься. Действительно, когда я размышляю над сложной задачей, в голове происходит что-то более сложное, чем простая логика Пропра.
– Тогда что ещё? – спросил я.
– Не знаю, – честно ответила Глойда. – Но помнишь, как ты рассказывал о своих детских исследованиях подземелий Орешника? Ты говорил, что иногда просто чувствовал, куда идти, не думая об этом логически.
Я кивнул, вспоминая те далёкие дни. Тогда, в подземельях под Орешником, я в самом деле полагался не только на логику, но и на какое-то внутреннее чутьё. Словно что-то подсказывало мне правильный путь. Но мне казалось, что каждый гоблин должен обладать таким чутьём, мы же живём в подземельях.