Малыш, не поднимая глаз, спокойно ответил:
– Во-первых, этой должности я у вас не просил, а во-вторых, у меня все спутники «выбили».
– А мне какая разница? – вскричал вдруг Бесфамильный. – Используй резервы: я же тебе дал разрешение – чего ты, как маленький?
– Не знаю, о каком разрешении вы говорите, но все это время, я был слеп, как крот.
Бесфамильный остановился.
– Слушай, Демидов, если ты не перестанешь Ваньку валять, я тебя лишу должности, понял? И вообще, как ты со мной разговариваешь, а? Скажи спасибо, что здесь нет ни одного моего подчиненного, а то услышал бы мой командирский голос!
– Нет уж, спасибо – не надо: я и так уже под жестким прессингом, – ответил Малыш. Его нисколько не испугал гнев начальства, и Бесфамильный это отлично видел, понимая, что Малыш в любой момент может исчезнуть, ибо был, по сути, свободным художником, как он сам его называл.
– Ох, ты, слова-то мы какие знаем: прессинг! Да ты еще не знаешь, что такое настоящий прессинг! Ну, ничего, пройдет какое-то время, и вы все на своей шкуре почувствуете, как идти против меня! – сказал Бесфамильный, и погрозил кому-то пальцем.
– Смешной вы, честное слово, – сказал Малыш. – А что вы имеете в виду под фразами: «вы все узнаете; пройдет время»?
– Сам потом поймешь, – ответил тот, и нажал кнопку вызова на железной двери.
Заскрипели давно не смазанные металлические петли. Малыш вошел следом за своим боссом в довольно просторное помещение, представлявшее собой длинную, как коридор, комнату. На входе стояло двое охранников с автоматами, которые преградили им путь. Бесфамильный кивнул на Малыша и те отошли в сторону, пропуская их вперед.
– Нам туда, – сказал Бесфамильный, и повернул налево – там, в полумраке, виднелась узкая железная лестница, тускло поблескивавшая перилами в виде толстых отполированных труб. Лестница вела на второй этаж, и Малыш поднялся по ней вслед за боссом, прислушиваясь к гулким шагам своих ботинок по железным ступеням.
Они дошли до площадки, и Илья Семенович открыл первую дверь, вделанную в стену. Оба оказались в тесном помещении лаборатории, где на столах стояли микроскопы, а на стенах висели какие-то графики. Три человека в белых халатах что-то записывали в журналы, сидя за рабочими столами. Они не смотрели, кто к ним вошел, что несколько удивило Малыша: на «Цитроне», например, всегда кто-нибудь либо здоровался, либо кивал, а тут – полное сосредоточение на работе, словно от этого зависело их дыхание: оторвись они от разграфленных бумажек, и тут же невидимая рука сожмет их горло, перекрыв навечно кислород…