– Вы знаете, – ответил Альфред, – мне перестали сниться обычные сны, вернее, снятся, но уж больно странные они какие-то.
– Почему вы называете их странными?
– Ну, потому что, так и есть! – ответил он, удивляясь, что Маргарита не смогла его понять.
– А если конкретнее?
Трясогузов вновь на секунду задумался.
– Ну, мне снится одна и та же женщина, которая пропала с нашего корабля, когда мы плыли сюда, на «Цитрон». Многие, в том числе и я, посчитали ее тогда мертвой. Но она снится мне и, вроде как, зовет куда-то, а я ничего понять не могу.
Маргарита внимательно на него посмотрела.
– Вас связывали личные отношения?
Трясогузов улыбнулся:
– Нет, мне она, в общем-то, была безразлична, как женщина, но вот, моему другу Штукку…
Маргарита вновь подняла руку в протестующем жесте:
– Нет, о друзьях мы не будем сейчас говорить – только о вас. Итак, она вас куда-то зовет, но вы не можете понять, куда, так?
– Да, – кивнул Альфред.
– Вы можете описать обстановку, в которой вы, в тот момент, находились?
– Ну, примерно, – сказал Трясогузов, вспоминая детали. – Остров, какой-то, где много солнца; ветерок такой слабенький-слабенький; песок, как на пляже. Много, очень много песка. И, вы знаете, скорее всего, это не песчаный карьер, и даже не пляж, а, наверное, часть пустыни.
– Так, хорошо, – снова перебила его Маргарита, – мне нравится, что вы можете так много вспомнить, несмотря на то, что эти сновидения могут длиться всего несколько секунд, но наш мозг, за это время, может запомнить всё до мельчайших деталей. А теперь, напрягитесь и вспомните, пожалуйста, что она вам говорила, и как звала к себе, то есть, какие жесты при этом использовала, например.
Трясогузов снова задумался: о своих собственных снах с ним так долго еще никто не говорил. У него даже голова разболелась от этих воспоминаний, но он старался сделать так, как просила Кондрашкина, вытаскивая из памяти деталь за деталью.
Прошло около часа. За это время пришел Рыльский, ее неизменный сменщик. Она ему мягко сказала, что ей нужно еще поработать хотя бы полчаса. Рыльский, будучи дотошным типом, хотел было, возразить: почему, мол, он должен сидеть в коридоре с этим чудовищем, как он назвал Канарейкина, и ждать, пока она там доделает то, с чем должна была управиться еще вчера.
– Еще вчера, вы понимаете?! – неожиданно повысил голос Рыльский, словно она отнимала у него самое дорогое в жизни.