Трясогузов стоял на собственных ногах. Он случайно опустил голову и увидел, что его руки отцепились от кресла, и он, без их помощи, стоит рядом с ним. Ноги по-прежнему дрожали, но это было почему-то не страшно. В груди бешено колотилось сердце, а пот продолжал заливать глаза, попадая в открытый от удивления рот.
Толстяк хотел что-то сказать… Надо было что-то сказать… «А надо ли вообще говорить?» – лихорадочно подумал Трясогузов, но его губы не слушались: они также мелко дрожали, как и его ноги, как и все тело. Он чувствовал, что не может больше так стоять и умоляющим взглядом посмотрел на Рыльского. Но тот, не отрываясь, по-прежнему глядел на ноги Трясогузова, что-то шепча при этом тонкими бледными губами. Толстяк не старался прислушиваться к словам Рыльского, прекрасно понимая, что лично к нему они не относятся. В голове крутился только один вопрос: «Что же это? Что же это?»
Неизвестно сколько прошло времени, но Трясогузов вдруг почувствовал, что падает. Не в силах больше сопротивляться гравитации, он рухнул на пол около своего кресла. Последнее, что он видел перед тем, как потерять сознание – это черные, начищенные до зеркального блеска, ботинки Рыльского. Трясогузов закрыл глаза и провалился во тьму.
Рыльский смотрел на обездвиженное тело толстяка, продолжая что-то шептать себе под нос. Потом он замолчал, зачем-то оглянулся, и спокойно перешагнул через распластанного Трясогузова: доктору больше нечего было здесь делать.
Толстяк лежал посреди туннеля, а лампы, перестав мигать, горели ровным светом. Он недолго был в отключке: через десять минут Трясогузов открыл глаза, и, поняв, что лежит на полу, растерянно осмотрелся, ища глазами свое кресло – оно стояло позади него, в трех метрах от его ног, которые еще недавно ходили по этому полу.
Трясогузова это не сильно удивило: месяц назад он уже находился в похожей ситуации, когда Кондрашкина и покойный Полозов провели над ним свой эксперимент.
Он не хотел вставать, зная наперед, что придется ползти к креслу и, вновь напрягая все тело, усаживаться на это скользкое кожаное сидение, которое давно надо было переделать.
Трясогузов выругался и приготовился к тому, чтобы развернуться на полу и ползти, как жирный неповоротливый червь. Как только он сделал первое движение, тут же кольнуло в обеих ногах. Он крякнул от этой неприятной неожиданности и вновь попытался развернуть свое тело. Как только он шевельнулся, снова кольнуло в ногах, и сильно заныло в спине. Трясогузов потянулся правой рукой к пояснице и потер ее, думая, что так ему полегчает. Действительно, боль быстро ушла, но вместе с тем снова закололо в ногах. В его голове снова зазвучала эта странная фраза: «Встань и иди!»