Панкратов придирчиво глянул на свой пистолет и вытащил магазин, чтобы проверить, сколько осталось в нем патронов.
– Ты же вообще не стрелял после того, как вторую обойму вставил, – сказал Ястребов, ухмыляясь. – Сколько там патронов, кстати: двадцать, двадцать пять?
– Восемнадцать, – ответил следователь. – Вторая обойма у меня неполная – уж и не знаю почему…
– Как это ты не знаешь? – вскинул брови Ястребов. – Кабинет твой? Твой. Сейф твой? Да – твой. Код от него знаешь только ты? Опять-таки – ты. И кого, спрашивается, винить?
– Послушайте, Альберт Валентинович, – мягко прервал его следователь, – вы, очевидно, не в курсе, что происходило все то время, пока вас здесь не было, так что, помолчали бы лучше.
Но Ястребов, похоже, его не слушал:
– Значит, в случае чего, нам без твоего пистолета…
– Значит, нам нужно срочно добраться до оружейной, – не дал ему договорить следователь.
– А как же запасные магазины? – не унимался Ястребов, показывая пальцем на оттопыренный карман Панкратовского пиждака.
– Там последний остался, и его не хватит, – махнул рукой следователь. – Вы же не думаете, что тот андроид был здесь один? Ну и кроме этого, на «Цитроне» хватает монстров, куда как страшнее того робота.
Прислушивавшийся все это время к их разговору Могильный вдруг бешено закивал, как бы подтверждая сказанное о монстрах.
Ястребов ухмыльнулся и покачал головой:
– О монстрах я ничего не знаю – не видел, а вот андроид – штука и впрямь страшная.
Панкратов и Могильный молча переглянулись, но спорить не стали – сам потом всё увидит, если «повезет».
И тут вновь раздались выстрелы – это были автоматные очереди где-то на верхних уровнях: там шел настоящий бой.
Стрельба продолжалась около получаса и за всё это время никто и шагу не сделал. Могильный, вжавшись в стену, с нескрываемой тревогой в глазах, поначалу прислушивался к пугающим его звукам, а потом словно привык: он сел на пол, и, глядя тоскливым взглядом наверх, ждал, пока все это закончится.
Панкратов же, наоборот, с первых минут далекой перестрелки спокойно воспринимавший дробные звуки автоматных очередей, через полчаса стал нервно постукивать кулаком по стене, чем раздражал успокоившегося, было, Могильного.
Ястребов реагировал по-разному: за то время, пока шла стрельба, на его лице отразилась вся гамма эмоций, присущих живому существу – от страха и гнева, до смирения и вселенской любви.