Осуществленное И. О. Шайтановым издание, полагает М. Н. Дарвин [Дарвин, 2008], может принципиально поменять восприятие теоретических основ исторической поэтики А. Н. Веселовского. В частности, если сопоставить известную формулировку ученого о задачах исторической поэтики как науки – «определить роль и границы предания в процессе личного творчества» – с его собственным планом издания книги, то становится очевидным, что «предание» и «личное творчество» оказываются не просто понятиями, но категориями исторической поэтики, которые, однако, до сих пор остаются недостаточно осмысленными и разработка которых выдвигается как насущная необходимость. Важно и то, что теперь работы, вошедшие в корпус «Исторической поэтики», не могут восприниматься как разрозненные материалы, вне соотношения с общим замыслом Веселовского. В то же время М. Н. Дарвин отмечает, что книгу Веселовского о Жуковском нельзя считать примером исследования «личного творчества» в аспекте исторической поэтики: ученый «писал не историческую поэтику, но биографию, которую не решился назвать биографией. В этом вся драма А. Н. Веселовского: борьба эмпиризма и эстетики, борьба, не выявившая победителя» [там же, с. 246].
Противоположной точки зрения на книгу о Жуковском придерживается А. Е. Махов [Махов, 2016], полагающий, что книга, в центре которой – вопрос о соотношении личности и готовых литературных формул, «естественно дополняет проблематику главного создания Веселовского – исторической поэтики, в которой как раз и рассматриваются “известные определенные формулы”, “устойчивые мотивы, которые одно поколение приняло от предыдущего”» [там же, с. 7].