Он начал расписывать Филе грядущие подвиги, смешивая в одну кучу сюжеты из полузабытых былин, дешевых лубочных картинок и собственных, весьма туманных, «прозрений». В его речи мелькали Змеи Горынычи о ста головах (которые они непременно одолеют, по очереди отрубая эти самые головы Громобоем-косой), Кощеи Бессмертные (чью смерть они отыщут в самом неожиданном месте, например, в дупле старого дуба или в кармане у зазевавшегося купца), идолища поганые (которые окажутся просто плохо отесанными пнями, но это уже детали).
– И сокровища, Филя, сокровища несметные ждут нас! – глаза Богдана заблестели лихорадочным огнем. – Золото, что отнято у народа злыми воротилами, боярами толстопузыми да купцами ненасытными! Мы вернем его… э-э-э… ну, кому-нибудь вернем! Или, по крайней мере, справедливо разделим между… ну, между нами, как главными освободителями! И благодарность потомков, Филя! Представь себе – памятники нам поставят, песни сложат, в школах наши подвиги изучать будут! Ты только представь!
Богдан говорил много, путано, сбиваясь с былинных героев на святых мучеников, с предсказаний о конце света на практические советы по изгнанию кикимор из погреба (переписанные им с ошибками из «Домостроя»). Филя слушал его с выражением глубочайшего, почти священного внимания на лице. Он кивал в нужных местах, цокал языком, изображая то удивление, то восхищение, а сам в это время лихорадочно прикидывал, сколько правды может быть в этих фантастических обещаниях. «Сокровища несметные» – это, конечно, звучало заманчиво, но вот «благодарность потомков» в карман не положишь и на брагу не обменяешь. Его практичный ум требовал конкретики.
– Все это, конечно, слова твои, о герой, сладки, аки мед липовый, да заманчивы, как песня сирены заморской, – прервал Филя наконец поток богданова красноречия, когда тот на секунду запнулся, пытаясь вспомнить имя очередного змея (кажется, Тугарина Чудиновича). – И подвиги великие, и слава вечная – это все дело хорошее, кто ж спорит. Только вот скажи мне, о предводитель рати будущей, а харчи-то в походе вашем славном предусмотрены? Аль святым духом питаться будем, да росою утренней запивать? И где ночевать станем, на путях-дорогах этих героических? Не под открытым ли небом, где комары да мошкара злее всяких печенегов будут, а дождик осенний за шиворот так и норовит забраться?