Часть 2: Встреча с "Лешим".
После очередного «защитного ритуала», в ходе которого Богдан пытался задобрить «духа старого пня», посыпая его солью (которую он предусмотрительно прихватил из корчмы, считая ее «оберегом от всякой скверны»), и едва не споткнувшись о собственные ноги, запутавшиеся в им же начерченном «магическом круге», путники наконец выбрались из лесной чащи на небольшую, залитую солнцем поляну.
На поляне этой, среди свежих пней и аккуратно сложенных поленниц, кипела работа. Огромный, кряжистый мужик, с бородой лопатой и руками, похожими на узловатые корни дуба, яростно орудовал топором, отчего щепки летели во все стороны. Его холщовая рубаха промокла от пота, а лицо было хмурым и сосредоточенным. Рядом стояла видавшая виды телега, запряженная такой же старой и уставшей лошаденкой, которая флегматично помахивала хвостом, отгоняя назойливых слепней. Время от времени мужик прерывал свою работу, чтобы либо с силой пнуть тупую пилу, валявшуюся рядом, либо обрушить на свою несчастную клячу такой поток отборной брани, что листья на окрестных деревьях, казалось, начинали сворачиваться в трубочку.
– Эх ты, кляча старая, чтоб тебя волки драли! – гремел его бас на всю поляну. – Опять заснула, анафема? А ну, тяни, пока я из тебя ремни не нарезал! И пила эта, дьяволово изобретение, тупая, как язык моей тещи! Хоть бы раз по-человечески распилить дала!
Богдан, увидев эту картину, замер, как пораженный громом (или, скорее, как кролик перед удавом). Его глаза, и без того широко распахнутые в ожидании встречи с «неведомым», округлились еще больше. Он схватил Филю за рукав, который как раз пытался незаметно сорвать земляничку с куста, и зашипел ему на ухо с таким благоговейным ужасом, что Филя едва не подавился ягодой:
– Се он! – выдохнул Богдан, и его чугунок-шелом нервно качнулся. – Смотри, Филя, смотри же! Хозяин лесной, Леший собственной персоной! И как грозен, как могуч! Видишь, как он топором своим, аки молниями Перуновыми, деревья вековые крушит! А глас его… глас его подобен раскатам грома, когда он на нечисть свою лесную гневается! (Дровосек в этот момент как раз желал своей лошади, чтобы она «провалилась в тартарары вместе с этой телегой»).
Филя скептически покосился на дровосека, потом на Богдана. «Леший, как же, – подумал он. – Обычный мужик, злой, как собака, от тяжелой работы. Сейчас он нам такого «лешего» покажет, что мало не покажется».