Третий дротик Кайла вонзился в основание шеи, задев жизненно важные артерии. Кровь хлынула сильнее, орошая разрушенные камни под ними. Глаза драконихи, огромные и золотые, были теперь полны муки. Она издала ещё один протяжный, надрывный стон, который, казалось, эхом разнёсся по всему опустошённому миру. Её движения стали судорожными, конвульсивными. Она пыталась махать крыльями, но уже не могла удержаться в воздухе. Её тело, тяжёлое и величественное, падало всё быстрее, врезаясь в редкие, оставшиеся деревья, ломая их, словно спички.
Кайл продолжал стрелять. Это было частью протокола. Не дать дракону шанса. Не позволить ему причинить вред. Он выпустил ещё два дротика, один из которых попал в правое крыло, окончательно лишив дракониху способности к полёту. Её падение ускорилось, сопровождаемое грохотом ломающихся костей и хрустом разрушающихся конструкций.
В её мыслях, которые теперь были оглушительны для Кайла, был вихрь боли, ужаса и, что самое странное, любви. Любви? К кому? Он не мог понять. Это было такое чистое, всепоглощающее чувство, которое он никогда не испытывал, никогда не видел у людей в этом мире. Оно было чужеродным, но невероятно сильным. Этот мысленный вихрь продолжался, пока дракониха не рухнула на землю с оглушительным грохотом.
Земля содрогнулась от удара. В воздух поднялось облако пыли и пепла, смешанное с красным туманом крови. Тишина, которая последовала за этим, была оглушительной, нарушаемой лишь тяжёлым дыханием Кайла и Рика.
"Готово!" – выдохнул Рик, отбрасывая свой гарпун. В его голосе была усталость, смешанная с удовлетворением. "Отличная работа, Кайл! Повезло нам. Большая особь. Шкуры хватит на полгода."
Кайл молчал. Он смотрел на место падения драконихи, на клубы дыма, поднимающиеся над её неподвижным телом. Удар был настолько сильным, что, казалось, сама земля стонала. Его разум был пуст, но где-то на задворках сознания продолжал звенеть непонятный отголосок той самой любви, которую он ощутил в мыслях драконихи. Любви, которая не имела смысла.
Он отложил гарпун. Его руки слегка дрожали, но не от усталости, а от чего-то другого. От необъяснимого опустошения. Сцена была жестокой, но привычной. Тысячи таких сцен он переживал. Но эта… эта была другой. Возможно, это было просто влияние усталости, или слова Гаррета о "переменах".