– Слушай, тебя, наверное, в прошлой жизни отравили клубникой…
Голос мамы. Весёлый, чуть ироничный, тогда она просто хотела разрядить обстановку, когда маленькая Света в слезах задыхалась после ложки клубничного йогурта. Вся семья тогда рассмеялась – мол, ну что за фантазия. И забыли. Все… кроме самой Светланы.
Эта фраза, словно шутка, однажды брошенная в пространство, жила в ней своей тайной жизнью. Всплывала каждый раз, как только в воздухе скользил этот сладковатый, обманчиво-жизнерадостный аромат. Она не рассказывала об этом никому – просто запоминала, как будто душа собирала отголоски правды, забытые ею самой.
Но теперь… это была не просто догадка. Всё в теле откликнулось на этот запах как на тревожный сигнал – не аллергией, а будто страхом памяти.
И тут Света почувствовала себя как-то совсем странно – словно всё внутри оборвалось на вдохе. Мир вокруг стал размытым, словно кто-то приглушил краски, а затем – отключил гравитацию. Легкость пронзила всё её существо, и в следующее мгновение она будто вышла из тела, не ощущая ни ног, ни веса, ни времени.
Она шла – легко, почти невесомо – и заглянула в приоткрытую дверь, за которой вновь раскинулась та самая комната. Высокие потолки скрывались во тьме, а на окнах тяжело висели гобеленовые портьеры с вышитыми вензелями и золотыми кистями. Воздух был тёплым, напитанным молочным светом лампадок, будто сама ночь склонилась над колыбелью.
На широкой кровати с высоким резным балдахином мирно спала новорожденная. Лицо – розовое, тёплое, тихое, как лепесток. Света посмотрела на неё с невысказанной нежностью, которая вспыхнула внутри неожиданно ярко, как будто в груди открылся давно забытый очаг.
Осторожно покинув комнату, она вышла в коридор. Оттуда доносились отголоски веселья – музыка, смех, звон бокалов. Пройдя несколько шагов, она оказалась в просторной зале для слуг, где на длинных столах высились пирамиды сверкающей посуды, подготовленной для торжественного ужина. Огромные серебряные блюда сияли, как зеркала, отражая свечи и движения.
И тут она случайно взглянула на одно из них – и застыла.
В отражении – не её сегодняшняя фигура, не женщина из двадцать первого века. На неё смотрела другая – статная, благородная, в платье с тугим корсетом, с аккуратно убранными волосами, украшенными тонкой диадемой.