"Алин, что там?" – голос его помощницы, Елены, вывел его из оцепенения. Она подошла ближе, ее брови поднялись в удивлении, когда она увидела находку. "Что это, черт возьми?"
"Я не знаю", – ответил Алин, его голос был глухим от благоговения. Он осторожно поднял артефакт. Он был тяжелее, чем казался, и излучал странную прохладу, даже под палящим солнцем. Прикосновение к нему вызывало легкое покалывание в кончиках пальцев, как будто по нему проходил слабый электрический ток. Елена протянула руку, чтобы прикоснуться, но Алин отдернул ее, боясь повредить хрупкое чудо.
"Мы должны быть очень осторожны с ним", – сказал он, его глаза были прикованы к артефакту. Он повернул его в руках, пытаясь найти хоть какой-то шов, любую подсказку о его происхождении. Но камень был цельным, безупречным. Или так казалось.
Когда Алин нес артефакт обратно в палатку для дальнейшего изучения, он заметил странное явление. Узоры на его поверхности, которые казались статичными, теперь, при изменении угла освещения, словно оживали. Некоторые линии углублялись, другие становились едва различимыми, создавая эффект движения. Это было завораживающе и необъяснимо.
Он провел остаток дня, пытаясь идентифицировать материал и узоры. Он консультировался с десятками справочников, сравнивал символы с известными древними письменами, но все было тщетно. Артефакт не вписывался ни в одну из известных культур, ни в одну из известных эпох. Это было так, как будто он пришел из ниоткуда, из другого измерения времени.
Позже, когда сумерки сгустились над раскопками, и большая часть команды разошлась по домам, Алин остался один в своей палатке, окруженный пыльными книгами и старинными картами. Артефакт лежал на столе под яркой лампой, его черная поверхность поглощала свет. Алин чувствовал себя так, будто стоит на пороге чего-то грандиозного, но не мог понять, чего именно.
Он снова взял артефакт в руки, его пальцы скользнули по гладкой поверхности, и вдруг он почувствовал нечто. Едва заметный, крошечный выступ, который ранее он не замечал. Это было так тонко, что казалось частью естественной текстуры камня. Он приложил больше усилий, надавив ногтем, и услышал легкий щелчок.
Неожиданно, с едва слышным шипением, артефакт разделился на две почти идеальные половины, открывая внутреннюю полость. Алин отпрянул, его сердце бешено колотилось. Внутри, в мягкой, почти шелковистой выстилке, которая, казалось, была частью самого камня, лежал пожелтевший свиток. Это был не свиток из пергамента или папируса, а скорее из очень тонкой, почти прозрачной, но необыкновенно прочной бумаги, которая, несмотря на свой возраст, выглядела невероятно хорошо сохранившейся. Она была свернута в тугой рулон, и Алин осторожно, с дрожащими руками, извлек его. От свитка исходил слабый, почти неуловимый запах – не плесени или старости, а чего-то цветочного и землистого одновременно, что казалось таким же древним, как и сам артефакт. Он развернул его, и его глаза расширились от удивления.