Глава 1. Рассвет цвета старой меди и привкус вечности
Тяжелая фура Геннадия «Генчика» Бессмертного, которую древние, как кости мамонта, документы именовали безликой «Volvo FH16», а сам он мысленно кликал «Старухой», рассекала предрассветную мглу с упорством ледокола, идущего сквозь паковые льды вечности. Для Генчика, чья собственная дата выпуска давно затерялась в анналах, не отмеченных даже пылью времен, «Старуха» была больше чем металл и дизель – она была его панцирем, его скитом на колесах, единственной константой в калейдоскопе эпох.
Рассвет этого дня, тысячного или стотысячного в его нескончаемом календаре, был неотличим от прочих – такой же неохотный, цвета старой, окислившейся меди, он скупо сочился сквозь залапанное лобовое стекло, оседая на ресницах Генчика инеем усталости. Кабина была его микрокосмом, пропитанным сложным, как характер старого пьяницы, букетом ароматов: терпкий дух вчерашнего кофе, въевшийся в пластик дешевого стаканчика, словно татуировка; вечная, как сам Генчик, дизельная гарь, пропитавшая каждый шов обивки; и пыль. Пыль российских дорог, взвесь эпох и судеб, такая древняя, что помнила, казалось, скрип тележных колес и посвист разбойничьих атар. И над всем этим – едва уловимый, тревожащий ноздри запах озона, тончайшее напоминание о тех бесчисленных моментах, когда смерть лишь облизнулась, глядя на Генчика, да и пошла своей дорогой, искать добычу попроще. Этот озоновый шлейф был его аурой, его невидимым клеймом.
Он потянулся, с хрустом, напоминающим треск сухого дерева, разминая суставы, которые несли на себе память о тяжести кольчуги и ледяном прикосновении стали. Взгляд, мутный от недосыпа и вековой скуки, привычно скользнул по приборной панели. Навигатор – бездушное китайское поделие, подаренное каким-то экзальтированным логистом – тускло светил картой до Воронежа. Сантехника. Опять. Тонны фаянсовых унитазов и хромированных смесителей, что отправятся служить людям, чьи жизни – лишь краткий всполох на фоне его бесконечного пути. В этом была какая-то злая ирония, почти поэзия абсурда.
«Эх, курнуть бы…» – эта мысль, как заезженная пластинка, каждое утро начинала свой тоскливый концерт в его голове. Рука сама, как верный пес, потянулась к бардачку, где в иллюзорном мире его надежд все еще могла лежать пачка «ядреных», способных воскресить и мертвого. Вдохнуть бы полной грудью этот горький, смолистый дым, чтобы он продрал до самых печенок, выжигая изнутри эту серую, бесконечную усталость…