Запах свежесваренного кофе и остывающего бетона – таким для майора Соколова пахло это утро. Он стоял посреди двухуровневой студии архитектора Ремпеля, и его начищенные до блеска ботинки были единственным темным пятном на почти стерильно белом наливном полу. Ремпеля не было. По словам ассистентки, обнаружившей его исчезновение час назад, он должен был всю ночь работать над главным проектом своей жизни – «Ковчегом», энергонезависимым небоскребом с замкнутой экосистемой. Но вместо триумфального финала в студии зияла пустота, наполненная запахом растворителя и холодным утренним светом.
– Никаких следов борьбы. Взлома нет. Кофе в кружке остывший, но нетронутый, – доложил молодой оперативник, нервно переступая с ноги на ногу. – Камеры на входе в здание записали, как он вошел вчера в девять вечера. Выхода не зафиксировано.
– Он испарился, что ли? – рявкнул Соколов, не отрывая взгляда от центра комнаты. Он не любил загадки. Он любил улики, мотивы и ошибки преступников. А здесь не было ничего из этого списка.
На огромном рабочем столе, где еще вчера, по словам все той же ассистентки, стоял грандиозный макет «Ковчега», теперь была лишь гора обломков. Кто-то методично и аккуратно, будто выполняя монотонную работу, раскрошил макет на тысячи мелких кусочков пластика, дерева и картона. Синие рулоны с чертежами были вытащены из тубусов, раскатаны и закрашены той же белой грунтовкой, которой Ремпель покрывал свои модели. Не порваны, не сожжены. Уничтожены путем обнуления. Стерты. Соколов прошел дальше, его взгляд скользнул по стеллажам, полным книг по урбанистике и био-архитектуре, и остановился на огромной маркерной доске, занимавшей всю стену. Раньше на ней была диаграмма проекта. Теперь – гигантский, нарисованный черным маркером лабиринт. Безупречно вычерченные линии, идеальные прямые углы. Лабиринт был сложным, запутанным, но при ближайшем рассмотрении становилось ясно – у него не было ни входа, ни выхода. Просто замкнутый узор, красивая и абсолютно бессмысленная головоломка.
– Это он. Наш Маэстро, чтоб его, – произнес Соколов так тихо, что его услышал только старший следователь. – Опять этот его цирк. Послание.
Соколов ненавидел это прозвище, придуманное щелкоперами из «Вечернего Мегаполиса». Оно придавало ублюдку романтический ореол. Но он вынужден был признать: ублюдок был умён. И театрален. Математик, программист, виолончелистка, теперь – архитектор. Он не просто похищал людей. Он уничтожал их труд, их дело жизни. И каждый раз оставлял свою «подпись» – не отпечаток пальца, а эстетский жест, который криминалисты бессильно описывали в протоколах. В кармане завибрировал телефон. Имя на экране – «Генерал». Соколов вздохнул и принял вызов.