– Майор, я давно не практикую. И вряд ли могу быть вам полезен.
– Я читал вашу работу. О «нарративном заражении», – Соколов решил взять быка за рога. – Как идеи, похожие на вирус, захватывают сознание группы. Секта «Дети Рассвета».
Ковалев слабо усмехнулся.
– Эту статью уничтожили все, кому не лень. Меня уволили из университета за «ненаучный подход». Что вы хотите?
– Мне нужен портрет. Психологический портрет преступника.
Соколов прошел к столу и положил на него тонкую папку. Ковалев на нее даже не посмотрел.
– Дело «Маэстро».
– Вы его так называете? – в голосе Ковалева проскользнула ирония. – Интересно. Кто первый это придумал?
– Пресса, – отрезал Соколов, чувствуя растущее раздражение. – Мне не нужно филологическое исследование. Мне нужен анализ. Кто он? Бывший искусствовед? Психопат с манией величия? Обиженный гений? Дайте мне что-то, с чем я могу работать. Что-то из плоти и крови.
Ковалев наконец перевел взгляд на папку, потом снова на Соколова. Его глаза, привыкшие к полумраку, изучали майора так, словно он был экзотическим насекомым под стеклом.
– Вы уверены, что хотите именно этого, майор? Портрет? А что, если я скажу вам, что портрет, который вы ищете, уже давно нарисован? Только рисуете его не вы, и не я, и даже не ваш… "Маэстро".
– Перестаньте говорить загадками, Ковалев. Да или нет? Вы поможете?
Тишина повисла между ними, плотная, как пыль на книжных полках. Соколов чувствовал себя здесь чужеродным элементом – человеком действия в царстве отвлеченных идей. Он уже почти развернулся, чтобы уйти, когда Ковалев наконец ответил.
– Оставьте папку. Я посмотрю. Но не обещаю, что вам понравится то, что я там найду.
Соколов кивнул. Он вышел из квартиры, и три замка за его спиной щелкнули, как приговор. Он полной грудью вдохнул свежий, сырой воздух улицы. Ему нужен был маньяк. А он нашел книжного червя, который говорил как философ-деконструктивист. Но отчаяние было плохим советчиком, и сейчас Соколов был готов выслушать даже его.
Майор ушел, но его присутствие осталось. Тяжелый, уверенный запах одеколона, аура человека, который верит в прямые линии и ясные ответы. Я сидел в своем кресле и смотрел на папку, которую он оставил. Тонкий картонный гроб, в котором были похоронены чужие жизни и чужие заблуждения. Я не хотел ее открывать. Я знал, что за ней стоит холодная, прагматичная реальность майора Соколова. Но любопытство – единственный грех, в котором я никогда не мог себе отказать. Я поставил пластинку – на этот раз что-то тихое, медитативное. Билл Эванс. Его фортепиано было похоже на звук падающих капель в глубоком колодце, идеальный саундтрек для погружения.