Никто больше не «выкидывал номеров», не строил высоченных колодезных журавлей, не заводил кроликов, не отмечал широким гулянием пенсию, никто больше не смешил нас странными шутками и так далее.
Короче говоря, энергия жизни покинула это место. Безвозвратно.
За домом заростали травой несгнивающие шпалы, в сарае ржавел дедов брутальный нехитрый инструмент: гигантская пила, гигантский топор, гигантский тесак. В сарайном подполе превращались в археологический феномен два кубических метра пустых водочных бутылок.
А спустя десять лет после смерти деда родители вообще купили дом в деревне.
Мама сначала не решалась продавать огород из-за бабушки, потому что та все еще ходила туда по привычке. Но уже никто не составлял ей компанию. Я работала в Москве и не хотела тратить выходные на эти, как мне казалось, бессмысленные поездки.
Только осенью мы приезжали собирать яблоки.
Дача была тихой и молчаливой.
Тропинка к дому шла между старых разросшихся вширь коренастых яблонь, и отводить руками их ветки над было осторожно, чтоб раньше времени не посыпались в траву плоды давнишних усилий.
Где-то под серым нагретым солнцем крыльцом нашаривался ключ. Дверь надо было подтянуть вверх, потому что косяк немного поехал, и ее заклинивало.
На терраске был порядок, все на своих местах уже много лет. И все как будто молчало. В комнате на первом этаже стояла мебель из дедовой комнаты.
Летом в 1997 году, когда дед умер, вещи из его коммуналки свезли сюда.
Я помню, как моя тетя просматривала и жгла его бумаги.
Я увидела письма от какой-то Маши и спросила, кто такая Маша. Тетя выхватила у меня стопку писем и кинула в костер: «Никто».
Письма сгорели, остальные бумаги – тоже. У него было мало вещей. И я знаю только, что была «какая-то Маша», цинга и Заполярье.
Я знаю, что дед был заживо закопан румынским солдатом, а потом откопан соседом, который все это видел, что пережил удаление аппендицита «на живую», как говорила мама, что пил, как черт, и крушил все вокруг, когда еще жил с бабушкой, мамой и тетями. А наутро вставал и все чинил обратно.
Я знаю, что это мама заставила бабушку развестись с дедом. А моя младшая тетя, стюардесса, стала причиной тому, что они опять расписались. Им было уже за шестьдесят! Из каких-то квартирных соображений, но так или иначе долго уговаривать их не пришлось. Нет, это не история любви. Это история нашей дачи, фазенды и огорода. И сейчас она завершится.