– Ты читала его статьи? – поинтересовался он зло, одновременно ловя себя на мысли, что и сам лишь возил переписку этого человека.
– Зачем мне это надо? – Ольга Иннокеньевна хмыкнула.
– Но ты же со мной? – Николай Ильич растерялся.
«Значит, там, за границей, она лишь прикидывалась, что ей интересно! – возмутился он мысленно, вспомнив, как супруга собирала вокруг себя компании что-то горячо и жарко обсуждавших товарищей. – Лицемерка! А ведь умеет создать впечатление! – восхитился вдруг Николай Ильич. – Как меня удивляли её высказывания! Не может ли быть так, что каким-то образом её кто-то наставляет? Как она горячо спорила по поводу профессиональных революционеров с Ивановым! Он стоял на том, что люди прежде всего должны быть идейными, а жена двумя фразами осадила его. Смысл мнения Ольги совпадал с мнением Ульянова, и сводился к тому, что идеей сыт не будешь, и всякая работа должна оплачиваться».
– Разве иначе возможно для жены? – Ольга Иннокентьевна недоумевающе уставилась в отражение мужа в зеркале. – Только не пойму, чего ты от меня хочешь?
– Хочу, чтобы взгляды разделяла, – промямлил он.
– Я разделяю, – заверила она. – Только не имею желания голову забивать разными глупостями. Пустое это…
– Не понимаю тебя, – честно признался он.
– Хорошо, будь по-твоему! – неожиданно отступила Ольга Иннокентьевна и, с едва скрываемым сарказмом в голосе, соблаговолила: – Схорони!
Спустя некоторое время, исписанный убористым почерком и сложенный в несколько раз листок, был завёрнут в кусок материи. Сжимая его в руке, Николай Ильич преобразился. Он стал метаться по комнате, заглядывая под предметы, которые, по его мнению, могли стать тайником. Потом встал на четвереньки и посмотрел под кровать. Кряхтя, поднялся и, не обращая внимания на светлые круги пыли на коленках, откинул и снова уложил на место матрац с одеялом.
Наблюдая в зеркало за действиями супруга, Ольга Иннокентьевна покачала головой.
– Да что вы так волнуетесь?! – спросила она грудным голосом и потребовала: – Успокойтесь! На вас лица нет. Сейчас придет кто, и сразу заподозрит, уж не сотворили ли вы что нехорошее.
– Полно те, смеяться! – взмолился Николай Ильич.
Он оглядел затравленным взглядом комнату и устремился к печи. Обложенная кофейных цветов кафелем и занимавшая весь угол, до самого потолка, она с весны не топилась. В ней, наконец, отважный курьер и упрятал депешу. Растерзанный головной убор остался у зеркала.