– Это верно, – отозвался проходящий мимо молодой человек. – А вот вы бы лучше сказали, который у нас теперь час.
– Пять минут.
– Это метафора?
– Нет, аллегория.
– Ну и на здоровье! – И молодой человек потопал дальше.
«На кого же он похож? – думал Сергей Николаевич. – Кого же он мне напомнил?..»
– Мат сплошной, и все не по существу, – воскликнули справа.
– Да сами вы дурак! – обиделся Сергей Николаевич и, взяв папку под мышку, направился в сторону Центральной площади.
«Тоже мне, умник выискался, – рассуждал он, брезгливо обходя наваленные на тротуаре груды пожелтевших, невероятно истрепанных книг. – И вовсе интеллект зависит не от словарного запаса. От умения мыслить – вот от чего он зависит! Да-да, потому-то эти болтуны ничего и не могут: они болтают больше, чем говорят, свистят больше, чем дышат.
– А сами-то вы, Степан Данилыч? – с укоризной проскрипели справа.
Сергей Николаевич обернулся и увидел, что рядом с ним идет Сухощавый.
– Во-первых, я не Степан Данилович, а во-вторых…
– Это не важно, – перебил Сухощавый. – Вы ведь поняли, что я обращаюсь именно к вам.
– Да, но только потому, что больше здесь никого нет.
– А я? – обиделся Сухощавый.
– Вы? Ну не с самим же собой вы говорили.
– Нет, с вами и говорил.
– А почему же тогда называли меня каким-то Степаном Даниловичем?
– Да какая вам разница?! – Сухощавый остановился и досадливо топнул ногой. – Люди свои, сочтемся. Вы меня поняли, я вас понял, чего вам еще надо?
И тут Сергея Николаевича осенило. Он попросил Сухощавого постоять здесь минутку и никуда не уходить, а сам помчался в гастроном.
– Хлеб у вас есть? – спросил он продавщицу и уточнил: – Единый.
– Нет, Единого нету, – очень холодно и даже хамски.
– А что есть?
– А чего вам надо-то? – с усмешечкой.
– Еды надо.
– Нет, – удивленно, – еды нет…
Расплатившись, Сергей Николаевич вышел из магазина черным ходом. «Жуд» – вот какое слово занимало его теперь. Кто это или что это? Жадный еврей или неядовитая змея? А какого оно цвета (…желтого!..) и как ассоциируется с «пенопластом»? Впрочем…
И тут прогремел гром.
Когда Сергей Николаевич открыл глаза, трамвай стоял на светофоре. Сухощавый по-прежнему сидел рядом, но вид у него был такой, словно он воды в рот набрал. Сергей Николаевич зевнул и достал из папки рукопись.
«Аппельпост», – гласила первая страница, и Сергею Николаевичу представились апельсины. Дальше – больше: «Швах», «Шемхамфораш», «Хворапха» и какая-то «Рюха». В голове от всей этой мерзости зашумело. Сергей Николаевич захлопнул папку, искоса взглянул на Сухощавого и, когда трамвай остановился, поспешил сойти. Ни в какую редакцию он уже не собирался. Ему хотелось только одного – поскорее найти первую попавшуюся помойку и выбросить проклятую папку вместе с этим несчастным аппельпостом к чертовой матери.