Он шагнул ближе, оценивая работу. Композиция – явно отсылка к Караваджо, но не подражание. Она не копировала свет она его чувствовала. В тенях угадывались силуэты, которых не было на площади: фигура в дверном проёме, отражение в воде… слишком много деталей для уличной зарисовки.
"Она видит то, чего не видят другие", – подумал он. Это было больше, чем талант. Это было проклятье. Как у тех старых мастеров, которые сходили с ума от собственных видений.
Флоренция дышала вечерней прохладой, когда он подошёл вплотную. Его тень упала на холст, перечёркивая композицию.
– Ты пойдешь со мной , – сказал он негромко, но так, чтобы каждое слово врезалось в сознание.
Лили вздрогнула. Кисть дрогнула в её пальцах, оставив некрасивый мазок на почти законченной работе. Она медленно повернулась, и в её глазах вспыхнул страх – не истеричный, а холодный, расчётливый.
– Нет, – чётко ответила она. – Меня не интересует это.
Но голос дрогнул. Она знала кто он.
Её пальцы лихорадочно задвигались, закрывая тюбики с краской. Мольберт захлопнулся с резким звуком, хотя краски ещё не высохли – эта картина предназначалась для галереи на "Arte Moderna"., где её работы годами пылились без покупателей.
Алессандро не привык к отказам. Его пальцы сомкнулись вокруг её запястья – не больно, но так, чтобы она поняла: сопротивление бесполезно.
– Я всегда получаю то, что хочу, – его голос звучал как скользящий по коже холодный клинок, низкий и опасный, с едва уловимой дрожью одержимости. Он наклонился так близко, что его дыхание смешалось с запахом масляных красок и дешевого шампуня в ее волосах.
– Мне все равно, – ее голос дрогнул, но не от страха, а от сдерживаемой ярости. Она вырвалась с неожиданной силой, подхватывая потрепанную сумку с красками, словно это было единственное, что действительно имело для нее значение в этом мире.
Но он был быстрее, как всегда. Одним плавным движением он перехватил ее, прижав к холодной стене так, что шероховатая каменная кладка впилась в ее спину даже сквозь тонкую ткань платья.
– Это не вопрос, – прошептал он, беря ее за подбородок его пальцы впились в ее кожу, оставляя на бледных щеках алые следы. – Ты поедешь.
Она не могла пошевелиться, но не из-за его физической силы ,а из-за того безумия, что увидела в его глазах когда он смотрел на нее. Это была не просто жажда. Это была всепоглощающая одержимость.