Его дыхание участилось, став неровным и прерывистым. Зрачки расширились, впитывая каждую деталь ее лица с болезненной интенсивностью, будто перед ним был не человек, а давно утерянный шедевр, от которого кружится голова. Ее кожа – белая, почти прозрачная, тонкая как пергамент старинных манускриптов. Губы – слегка приоткрытые, розовые, как персики на рассвете в его тосканском поместье. А глаза… О, эти глаза. Голубые, как средиземноморские воды в ясный день, с темным ободком, словно нарисованные кистью самого Боттичелли.
– Ты… совершенна… – прошептал он хрипло, его голос звучал почти безумно. Не отрывая от нее взгляда, он медленно провел пальцами по ее щеке, касаясь с почти болезненной нежностью, словно боясь повредить хрупкий шедевр. – Живая Венера…прошептал он, и в его голосе звучало что-то между молитвой и проклятием. Глаза Алессандро пожирали ее с болезненной жадностью. Его пальцы дрожали от напряжения, когда он провел по ее щеке – так осторожно, словно боялся стереть хрупкие черты, как стирают неудавшийся рисунок с пергамента.
Она воспользовалась этим мгновением слабости. И тогда совершила то, чего он никак не ожидал – не крик, не мольбы, а яростный удар деревянным мольбертом по его руке. Боль пронзила его, острая и унизительная, но даже это не сразу вернуло его в реальность. На мгновение – всего на одно предательское мгновение – его пальцы ослабли, выпустив ее запястье. И этого оказалось достаточно.
Лили вырвалась, как птица из позолоченной клетки.
Она побежала, не разбирая дороги, растворяясь в вечерней толпе празднующих. Сумка с красками прижата к груди. Сердце колотилось так сильно, что отдавалось болью в висках, а в ушах стоял гул, заглушающий все другие звуки. Ее окутывал животный страх она бежала, не оглядываясь, хотя прекрасно понимала – от этого человека не убежать. Флоренция была его городом, каждый переулок, каждая площадь знали его шаги. Но инстинкт самосохранения заставлял ноги двигаться быстрее, сердце – биться чаще, а легкие – гореть от нехватки воздуха. Что ему нужно от меня? Почему именно я? – эти вопросы крутились в ее голове, как листья в осеннем вихре. Может, ее упрямство, которое он принял за вызов?
Но ответа не было. Только леденящее душу понимание – бегство сегодня не решает ничего.
Он стоял на площади, на его аристократичном лице не было ни злости, ни разочарования – только холодная, отточенная годами решимость. В уголке рта играла чуть заметная улыбка, словно он уже видел финал этой погони.