Улицы Космополиса встретили ее привычным калейдоскопом. Воздух под куполом был теплым, с легким запахом озона и чего-то цветочного – работа биотехнологических фильтров. Над тротуарами, выложенными кинетическими плитками, которые слабо светились под ногами, плыли гравиплатформы. Рядом с ней промчалось аэротакси, бесшумное, как тень. Но люди… люди оставались людьми. Деловая спешка, смешки туристов, замерших перед «живым» Аничковым мостом, который в этот момент разводился, его нанопокрытие проецировало сцену блокадного Ленинграда – силуэты людей, несущих воду с Невы, сменяющиеся кадрами первого старта звездолета с орбитального порта «Петр Великий». Контраст времен ударял по нервам.
Алиса шла по Невскому, вернее, по Проспекту Галактик, как его теперь официально именовали. Исторические фасады Зингера, Казанского собора, Елисеевского магазина бережно сохранялись, но их венчали энергоэффективные нанокрыши, а над входами висели голографические вывески на десятках ксеноязыков. У Гостиного Двора ее чуть не сбил с ног Раксориан – высокий, тонкий, с кожей цвета вороненой стали и четырьмя щупальцеобразными руками. Существо бормотало что-то на своем щелкающе-свистящем языке, явно расстроенное. Универсальный переводчик в обруче Алисы едва успел выдать: «…опоздание… аукцион экзокристаллов… неувязка с гравитационным пропуском…».
– Спокойно, гражданин, – автоматически сказала Алиса, мысленно отправляя запрос в систему городской помощи через интерфейс. – Служба медиации уже в пути. Проблема с пропуском будет решена через две минуты.
Раксориан издал звук, похожий на облегченный свист, его щупальца успокоились. Он кивнул своей вытянутой головой в знак благодарности. Алиса улыбнулась про себя. *Вот она, работа «культурного медиатора» в действии.* Микроскопический акт поддержания хрупкого равновесия в этом гигантском звездном муравейнике.
Она свернула к Мойке, ища тишины. Здесь, у Юсуповского дворца, под сенью адаптированных плакучих ив, светящихся мягким биолюминесцентным светом, было немного спокойнее. Возле одного из фонарей, стилизованного под старинные газовые, но излучающего мягкий белый свет, стояла голограмма. Почти прозрачная, чуть мерцающая фигура в сюртуке, с знакомыми вьющимися бакенбардами. Пушкин. Его цифровой призрак тихо декламировал строки о Петербурге, его туманах, его белых ночах… и его вечной тяге к неизведанному. Его голос, синтезированный, но удивительно живой, смешивался с шумом «дождя» на куполе и далеким гулом города.