В шесть лет она уже считала до миллиона, знала таблицу умножения и умела читать без запинок. В первом классе она ходила одна, без маминой руки, без тёплого напутствия.
Однажды, когда другие дети, смеясь, держались за родителей, перед тем как войти в школу, учительница кивнула ей:
– Ты взрослая девочка, да?
Светлана кивнула, крепко сжимая лямку рюкзака. Она была лучшей – всегда, во всём. Отличница. Художественная гимнастка. Победительница конкурсов по рисованию.
Туристка, знающая, как разжечь костёр и завязать узел. Но почему-то никто не спрашивал, чего хочет она.
По вечерам, закончив домашние задания и убрав в портфель аккуратно сложенные тетради, она садилась у окна. Луна выглядела так, будто наблюдала за ней, а звёзды…
– Папа, ты же там, да? – шептала она, сжимая в руках карандаш.
Она рисовала дизайнерские платья, планируя, как станет великой. Но на самом деле хотела одного – просто быть обычной.
Иногда, совсем ненадолго, ей казалось, что папа слышит её. Тогда звёзды мерцали чуть теплее, а в груди поднималась слабая, но такая нужная надежда.
Но с каждым днём эта надежда таяла, как последний снег в тёплом марте.
Время летело неумолимо. Светлана уже в третьем классе.
Но теперь оценки стали не просто цифрами в дневнике – они превращались в боль.
За каждую тройку – пять ударов ремнём. За двойку – десять. Если случался скандал, её ставили на колени на горох – на пять часов, без передышки.
Юное тело уже помнило, каково это – когда красные полосы на коже остаются надолго, когда от боли невозможно уснуть.
Но плакать было нельзя.
– Ты же умная, – говорила мать, скрестив руки. – Значит, заслужи хорошую жизнь.
Светлана старалась. Училась. Занималась танцами и вокалом. Ходила в художественную школу.
Она жила по строгому расписанию: уроки, тренировки, репетиции. Ни друзей, ни игр во дворе. Она была машиной, роботом, настроенным только на одно – не разочаровать.
Единственное место, где можно было вздохнуть свободно, – дом бабушки.
– Светочка, деточка моя, давай котлетку, – бабушка тянулась к ней с тарелкой, а в голосе звучала настоящая, живая забота.
Светлана жадно впитывала её тепло. Бабушка любила её – по-настоящему. Лелеяла, гладила по голове, смотрела так, будто за этим взглядом скрывалась бесконечная нежность. Но родители не одобряли эти встречи.