Складывалось такое впечатление, что я был вне этого мира: кто-то уходит, кто-то приходит, про меня напрочь забыли. «Ну и ладно, ну и фиг с вами… Нет, ну кто-то же приволок меня сюда… Значит про меня не забыли. Где у них тут режиссёр там, оператор?». Огляделся, покрутился, типичная картина русского деревянного зодчества среднего века: люди, лошади, телеги. По краям, на сколько мог окинуть взором, стояли бревенчатые одноэтажные постройки. От всего этого веяло стариной, Русью. «Блин! Как натурально-то!». За спиной угадывалось здание повыше, а в самом дальнем конце, почти напротив меня, немного левее, находились вышка и раскрытые ворота.
И вот в эти самые ворота влетали на конях какие-то люди с круглыми щитами в одной руке и с сабельками в другой, размахивая ими в разные стороны, с остроконечными шлемами, разномастные, разноцветные со свистом и улюлюканьем.
– О, о, о, кино начинается, – сначала обрадовался я, но когда всё стремительно пришло в движение: одни побежали в одну сторону, другие в другую, звон, крики, стоны, то картинка перед глазами стала расплываться, от шума голова ещё пуще разболелась, хоть ложись да помирай, но, когда рванул заряд грома, тут я не удержался – закрыл уши руками и зажмурился. – Блиииин! – завопил я. – Когда же всё это кончится-то, а?
Земля задрожала, загудела, дождь ускорился. Что-то ударило в ногу. Открыл глаза. Рядом со мной лежала собака. Она посмотрела на меня и жалобно заскулила.
– О! Собачка, не плачь, – сказал я, протягивая к ней руку. -
Не плачь, сейчас всё пройдёт, кино снимут, и мы пойдём. Скоро всё закончится, вот увидишь, не плачь.
Я гладил собачку, шерсть намокла. Серая масть пса стала темнеть, наливаясь бурым цветом. Я поднес руку к лицу – ладонь была вся красная. Кобель затих. Стало жалко себя, собачку, губы затряслись, хотелось плакать.
– Блииин! Кровь что ли? Собачка не умирай…
Тут я вздрогнул от резкого гвалта, хлынувшего на меня со всех сторон. Крики, стоны, истошные вопли раненных и умиравших перемешались со свистом, гиканьем, лязгом, звоном и рычанием здоровых и живых. Неразбериха стояла такая, что понять, кто с кем куда и как, не было ни малейшей возможности.
Страшный рык сотряс воздух. Словно огромный медведь в толпу дерущихся, врезался какой-то воин. Размахивая здоровенной дубиной, он сносил головы, ломал щиты, крутясь как юла. Дубина была шипастая, жутких размеров, шансов на то, чтобы уцелеть не было никаких. Иногда он резко припадал на одно колено, бил по ногам, а потом упавшего добивал ударом сверху. В другой руке был круглый щит, под стать хозяину. Он им то принимал удары на себя, то пускал в ход подобно тарану, а то и просто дубасил им, причём неважно было куда прилитит – человечки отлетали как тряпичные куклы. А когда эта детина била своей кувалдой снизу-вверх по челюсти, то шлем отлетал, казалось, вместе с головой.