Чтобы убрать все сомнения в невиновности своего отряда, Каспер громко сказал:
– Серебряный легион! Они забрали Мануса, забрали энергию! Они объявили войну! Хорошо, что Манус послал вам нас. Вместе нам будет проще вернуть его! Манус!
Старый хитрец повернул собственноручно созданную ситуацию так, что пигмеи теперь восхваляли и чуть ли не обожествляли пришлую пятерку как главную надежду на выживание, увидели в них посланников божьих, десницу Всевышнего, ангелов мести, избавителей человечества и так далее.
Чуть ли не впервые за пятитысячелетнюю историю человечества коварный и подлый обман вершился ради чего-то благого. Хорошо, что на Земле система кармы уже официально не действовала, не то гамма-орденцам пришлось бы несладко.
Все пятеро стояли в центре подвесного города-на-деревьях, рядом с выключенным агрегатором патронов – провод был вырван с корнем, а прибор разобран на части, чтобы все выглядело максимально кощунственно. Вокруг толпилось больше полусотни манусиан в коричневых и серых туниках, и никто не понимал, что делать. Все взгляды были направлены на героев, на тех, кто вернет в лагерь божественное, кто поведет их к свету.
Их действительно собирались повести к свету…
– Серебряный легион забрал Мануса из этого священного сосуда и прячет его на дамбе, – зловеще произнес Каспер и ткнул локтями Деви и Пуно, стоящих по сторонам от него.
– Манус предвидел это, – поддержала легенду гиноид, – и поэтому послал нас.
– Мы увидели его во сне и поэтому пришли на зов сердца, – ляпнул инк. – Чтобы стать с вами плечом к плечу.
Державшая его за руку Лима оставила комментарии при себе. Ей как приемной матери двадцати ребятишек и спасительнице рода марсианского было противно дурить пигмеев. Стоя на висящей между деревьев платформе, она во всех смыслах слова не чувствовала почвы под ногами. Девушка была выбита из колеи и поражена степенью безумия, в котором приходилось участвовать ради аморфной цели.
Стоявший с другой стороны Хан, в свою очередь, уже давно перестал углубляться в моральные аспекты жизни. Иначе десять лет в Пустоши не проживешь. В свои тридцать лет он был уже совершенно спокойным человеком, постигшим все мыслимые и немыслимые душевные откровения, прошел через рабство и много чего еще. Теперь он мог бы стать самураем или монахом, если бы что-то такое осталось на грешной земле. Он был равнодушен к тому, чтобы принести себя в жертву, поэтому его не заботили жертвы среди других.