«Критик, раздавивший десятки карьер, был убит в своём доме».
Колдвелл поднял взгляд на окна. Второй этаж был тёмным. Пыль на стекле блестела в утреннем свете. Дверь дома была обита кожей, с латунной ручкой. Заперта. Но не на замок, как выяснилось – а просто прикрыта. Он толкнул её, и она нехотя отворилась.
Пахло затхлостью. И чем-то ещё. Остатками крови, моющих средств, сыростью из ковра. Дом будто дышал остатками чужой жизни.
Он вошёл в прихожую. Половицы скрипнули. Слева – гостиная. Справа – лестница на второй этаж. Прямо – коридор, ведущий к кухне.
Комната убийства была известна из протокола – гостиная. Он свернул туда.
Мебель стояла по местам. Полицейские не особенно беспокоились о порядке. На журнальном столике – запекшийся след стакана и неаккуратно отложенная газета. Диван, на котором нашли Вивиан, покрыт защитной тканью. Ковер в центре всё ещё хранил тёмное пятно, хотя его отчаянно пытались оттереть.
Колдвелл обошёл диван. Вся сцена преступления была, как на фото, которое он видел в отчёте. Всё – кроме одного.
Он присел рядом с камином. Над ним, как и ожидалось, висела картина – городской пейзаж в дождь, серые здания, отражения фар. Но в углу под камином, почти у стены, он увидел что-то странное – стеклянный осколок. Маленький, но явно не от бокала или лампы. Он был частью чего-то… изогнутого. Похоже, фрагмент объектива?
Колдвелл аккуратно поднял его с помощью носового платка. Стекло было тонкое, почти линзовое. Он осмотрел пол – ничего больше. Ни камеры, ни держателя. Ни слова об этом не было в отчёте. Ни единого упоминания.
Он выпрямился, снова посмотрел на картину.
– Кто-то что-то видел, – пробормотал он.
Дом молчал.
Он снова посмотрел на стеклянный осколок на ладони. Это не просто стекло. Это – часть чего-то технического, точного. Не хрусталь, не посуда, не декор. Возможно, объектив. Но чей? Кто мог его уронить здесь?
Колдвелл убрал находку в нагрудный карман, обернув её платком. Не криминалист, но опыт в зале суда научил: иногда деталь, которую полиция упускает, становится тем самым гвоздём в крышке чужого алиби.
Он прошёлся по комнате медленно, словно рассматривая театральные декорации. На книжной полке – детективы, кое-где философия, и целый ряд автобиографий звёзд. У Делла Рида было время и вкус. Или тщеславие. Или то, и другое.