– Почему вы убежали? – надулась она и вкрадчиво подошла ближе. – Разве маменька вас оскорбила? Так это глупости. Вы ведь знаете, она всегда разговаривает дерзко… Вы, должно быть, отвыкли от нас?
– Что вы, я не убежал, Наташа. Заметили вы, мой Никола оставил подле шкафов чемоданы? Я его распоясал, придется самому развешивать, – смутился Виктор.
– А вы, признаться, совсем не поменялись, все тот же, – как-то проказливо улыбнулась Наташа. – Хотя нет, стали потише да посмирнее, должно быть, служба повлияла? Хотя за каких-то пять лет канцелярской службы вы бы вряд ли так поменялись.
– Это комплимент?.. – удивился г-н Ларионов.
– Или вас все-таки кто-то поменял? – невзирая на вопрос, продолжала она, подходя все ближе и устанавливаясь прямо перед кузеном. – Не встречалась ли вам Полина?..
Упоминание этого имени кольнуло Виктора в висок.
– Зачем вам-то это имя? Не встречал ее.
– Ваша Полина, говорят, укатила в Париж с любовником! – напирала Наташа, то поправляя жилет кузену, то теребя пуговицы.
В глазах ее встала влага.
– Наташа, деточка?.. Не понимаю, право! Что ты?.. – прижав ручку ее к устам, всполошился Виктор.
Но вдруг, резко развернувшись, Наташа стремительно вышла вон. Вздернув плечами, Виктор подумал немного и отправился разбирать чемоданы.
Дневник Наташи
Витя вернулся. Я встретила, как положено влюбленной девушке, – радостно. Мы с Машей буквально напрыгнули на него, а он взял и оттолкнул. У нас вызвало это недоумение. Признаться, сперва я немножко разозлилась, но вскоре Виктор что-то спросил, и нам с Машей стало так смешно, что хохот прыснул из нас. После он почти сразу ушел в свой кабинет и, когда я вошла к нему, стоял возле окна, смотрел на березовую рощу. Мне неприятно, что он до сих пор вспоминает эту Полину! Я могу только догадываться, что там произошло меж ними в этой злосчастной роще, но неужели неможно ему забыть всего этого? Прошло столько лет! Но не сказала ему того, к лицу моему предательски подступили слезы. Потом он меня «деточкой» обозначил, и я вообще чуть не помешалась! Долго злилась на него, оттого набранилась на Машу. Она ждала меня у нас в комнате и без конца спрашивала, когда я вбежала: «Ну что?»… даже поколотила ее. Но перед выходом в гостиную мы примирились.
Когда спустились, Витя играл на фортепьяно свои любимые «Голубые цветы». Маша завороженно уселась подле маменьки на том же диване, тетушка Агриппина разливала чай, я же расположилась на другом диване, чтобы Витя, когда доиграет, сел со мной. Раз пять он без конца повторял эти дурацкие «Голубые цветы», в конце даже спел своим мелодичным полуженским голосом, и я удивлялась, как ему только не надоедает… Потом маменька, увидев, что нервничаю, урвала момент и пригласила Витю к самовару. По обыкновению скромно сев подле меня, он взял кружку и как будто съежился… не знаю. Выглядел он как-то болезненно и сутуло, хотя никогда не сутулился.