– *«Ты думаешь, страдание очищает? Нет. Оно лишь показывает, насколько ты мал… даже для самого себя».*
Двойник засмеялся, и звук этот заставил зеркала плавиться. Стекло стекало на пол чёрными слезами, обнажая стены за ними – они были покрыты надписями: «Ты – ошибка», «Исчезни», «Тебя не было». Между буквами копошились тени в форме ангелов с обожжёнными крыльями.
– Что останется, если я разобью все зеркала? – крикнул Бавиал, хватая осколок, край которого был заточён как бритва.
– Останется то, что было до первого взгляда, – Двойник растворился, оставив в воздухе лишь шёпот: – Первородный ужас. Пустота, которая боится самой себя…
Принц вонзил осколок в стену, и лабиринт взвыл, как раненый зверь. Зеркала начали взрываться одно за другим, осыпая его дождём бритвенно-острых осколков. Каждая вспышка света прожигала сетчатку, оставляя послеобразы-призраки:
– Вот он – пылинка в космосе, кричащая в пустоту, чтобы её заметили. Её голос разрывался между рёвом сверхновой и детским плачем.
– Вот он – кукла на троне из сломанных кукол. Её нитки тянулись вверх, к пальцам гиганта, чьи суставы были звёздными системами.
– Вот он – тишина между двумя ударами сердца. Тишина, которая длилась вечность, пока Бог отворачивался, чтобы чихнуть.
Когда рухнуло последнее зеркало, Бавиал упал на колени, впиваясь ладонями в море стекла. Осколки впивались в кожу, но боль была странно приятной – как наказание за все неверные ответы. Кровь, смешиваясь с серебристой пылью, рисовала на полу узоры, похожие на карту забытых миров.
Двойник лежал рядом – теперь с его лицом, но с пустой грудью, где не билось сердце. Кожа Двойника трескалась, как глиняная оболочка, обнажая под ней чёрные звёзды. На груди виднелась татуировка: печать Каина, перечёркнутая руной «Отмщение», а ниже – дата, совпадающая с днём, когда Бавиал впервые сбежал из дворца.
– Кто я? – выдохнул принц, и эхо вернулось к нему обрывками:
– «…я…я…я…» – будто лес заикался.
Тогда он поднял осколок, дрожащий в его руке, как живой. В стекле отразилось лицо, собранное из всех масок, что он носил: ребёнок с перепачканными сладостями щеками, юноша с глазами, полными надменности, старик, чья кожа висела складками пустоты. Оно плакало алмазными слезами, смеялось тихим хрипом утопленника, кричало беззвучно, разрывая рот до ушей. Но за ним, в глубине, не было никого. Лишь тьма, шепчущая на языке забытых псалмов: