– Нет разницы, – прошептал он, понимая, что стал свидетелем великой иллюзии. – Мы все – капли в одной реке. Но реке нужны пороги, чтобы петь.
Старуха улыбнулась, и в её рту блеснули зубы-ключики:
– Ты начинаешь слышать музыку. Но это ещё не ответ.
Он посмотрел на свои прозрачные ступни. Под ними, вместо тени, расстилалась карта миров – с трещинами, перекрёстками, дверями. Его дверь была где-то здесь. Но чтобы найти её, нужно было перестать искать.
Пещера повела его вглубь. Стены здесь были из костей, склеенных смолой страха – того самого, что гложет по ночам, когда ты понимаешь, что все твои «зачем» бессильны против тиканья часов. На перекрёстке Бавиал встретил свою смерть – девочку лет семи, с косичками из паутины. Она играла в классики, прыгая по квадратам, нарисованным кровью. Каждый её шаг оставлял на полу трещину, из которой выползали тени его прошлых воплощений: воин, поэт, раб, король…
– Ты моя? – спросил Бавиал, замечая, что на её платье вышит узор из его имён: принц, дверь, семя, ничто. В горле стоял ком – не страх, а странное узнавание. «Она была там, когда я впервые солгал… когда предал друга… когда закрыл глаза на чужую боль».
– Нет, – девочка подняла голову. В её зрачках горели города, которые он когда-то разрушил. Пламя лизало силуэты библиотек, детских колыбелей, храмов. – Я – та, кого ты недолюбил. Та, кем ты пренебрёг. Та, кого ты забыл стать.
Она взяла его за руку, и холод её пальцев проник в кости, как яд откровения. Они пошли по коридору, где висели двери – тысячи дверей. Одни были из дуба, с резьбой в виде плачущих ангелов. Другие – из детских костяшек, скреплённых материнскими волосами. Третьи – из спрессованного времени, где секунды текли вспять, как кровь из перерезанной артерии.
– Выбери, – сказала смерть, указывая на ключик, который вдруг снова появился у него на шее. – Ты ведь всегда хотел знать, что там, за последней створкой?
Бавиал прикоснулся к ближайшей двери – она была тёплой, как тело няни перед смертью. За ней слышался смех, звон посуды, запах яблочного пирога… «Рай? Или ловушка памяти?» Он зажмурился, вспоминая, как в детстве прятал лицо в складках её платья, чтобы не видеть, как отец бьёт слуг. «Если я войду – стану ли снова тем мальчиком? Или это лишь эхо, которое хочет, чтобы его услышали?»