– Ты рано, – наконец говорит он и делает глоток виски.
Я слишком устала, чтобы играть в его недомолвки. Вместо ответа подхожу к нему, провожу пальцами по плечу, но он не реагирует. Спина напряжена, будто стальная пластина под кожей. Интуиция болезненно скребёт под рёбрами. Вижу, как дрожит его рука, но он тут же заставляет её замереть. Это мелочь, но я знаю Глеба двадцать лет. Он выдаёт себя этими микроскопическими движениями, даже если думает, что контролирует всё.
– Ты в порядке? – спрашиваю спокойно, хотя внутри уже растёт страх.
Он моргает, словно не ожидал этого вопроса, и пожимает плечами.
– Нормально. Сейчас приму душ.
И уходит.
Я смотрю ему в спину, и моё сердце делает что-то неправильное, какую-то сжатую судорожную паузу. Он всегда целовал меня перед душем, даже когда мы ругались, даже когда засыпал на ходу от усталости. Всегда. Сегодня – нет.
Глухой стук воды в трубах, шелест одежды, когда он снимает рубашку, и короткое, раздражённое выдох. Я автоматически ставлю чайник, достаю чашки, делаю всё на автопилоте, но внутренний голос, который я так привыкла заглушать, кричит: "Что-то не так. Что-то не так. Что-то не так."
Вижу его телефон. Лежит на столе, подсвечивая экран мягким голубым светом. Времени до выключения экрана – три секунды. Я не подхожу, я не шпионю, но взгляд сам падает на сообщение. И я читаю.
"Наш сын спрашивает, когда ты приедешь."
Чайник закипает с коротким, раздражённым свистом, но я не двигаюсь. Стою, вцепившись пальцами в край стола, смотрю на экран телефона Глеба и не дышу.
"Наш сын спрашивает, когда ты приедешь."
Сын.
Я даже не понимаю, как быстро кровь отливает от лица, как волна жара сначала ударяет в грудь, а потом оседает где-то в животе, превращаясь в тяжёлый, ледяной ком. Невозможно. Просто совпадение. Но я читаю это снова, и слова не меняются.
Сын.
Я чувствую, как что-то внутри меня ломается с хрустом, похожим на треск замороженной ткани. Мне не нужно знать остальное. Я не хочу знать остальное.
Тепло лампы, аромат кофе, уютный полумрак нашей квартиры – всё становится чужим, далеким. Я слышу себя откуда-то со стороны. Сердце стучит тяжело, как будто застряло в рёбрах.
Сын.
Я всегда говорила, что смирилась. Говорила, что мы с Глебом есть друг у друга, работа, жизнь, полная важных вещей. Говорила, что не чувствую пустоту, не чувствую боли, когда вижу, как коллеги делятся фотографиями своих детей. Я так долго повторяла это, что почти поверила.