. Зимой следующего года началась кампания за отмену законов, запрещающих самоубийства, которая принесла свои плоды через много лет – в апреле 1920 года, – когда на территории парка Вашингтон-сквер был открыт первый государственный Зал прощания с жизнью, прозванный в народе усыпалкой.
В тот день я шел от доктора Арчера с Мэдисон-авеню. Врача я посетил скорее по привычке, а не по особой надобности. Признаю, что с тех пор, как я упал с лошади четыре года назад, у меня временами ломило затылок и шею, но вот уже несколько месяцев я чувствовал себя отменно. В тот день мой эскулап отпустил меня со словами, что в лечении я больше не нуждаюсь. Вряд ли стоило платить ему за этот последний визит, но о деньгах я не жалел. Меня беспокоила лишь та ошибка, которую досточтимый доктор допустил изначально. Когда меня подняли с тротуара, где я лежал без чувств, и кто-то милосердно послал пулю в голову моей лошади, меня отнесли к нему – к доктору Арчеру. А тот, решив, что мой мозг поврежден, поместил меня в свою частную клинику, где меня лечили как умалишенного. В конце концов доктор решил, что я здоров, и я, зная, что всегда был гораздо более нормален, чем он сам, «заплатил за науку», как он, смеясь, выразился. Уходя из клиники, я с нехорошей улыбкой сказал ему, что непременно с ним поквитаюсь, но он только расхохотался и попросил заходить время от времени. Я так и делал, надеясь когда-нибудь свести с ним счеты, но он не дал мне ни единого повода. Впрочем, я был терпелив и умел ждать, о чем не преминул в последний свой визит сообщить ему.
Падение с лошади, к счастью, не повлекло за собой никаких последствий; напротив, оно изменило мой характер в лучшую сторону. Из праздного молодого прожигателя жизни я превратился в человека активного, энергичного, умеренного в желаниях, но прежде всего… О, прежде всего весьма честолюбивого! Одно только меня беспокоило, и сколько бы я ни пытался бороться с наваждением, причина моей тревоги оставалась со мной.
Дело в том, что во время моего выздоровления я купил книгу – пьесу под названием «Король в желтом» – и, на свое несчастье, начал ее читать. Помню, что, разделавшись с первым актом, я подумал, что лучше бы мне остановиться. Еще помню, что внезапно пришел в такое страшное раздражение, что вскочил с дивана и со всей силы швырнул книгу в камин. Томик ударился о решетку, раскрылся и упал страницами вверх, а переплетом – на угли. Не попадись мне на глаза начальные слова второго акта, я бы бросил чтение в тот самый момент, и ничего бы не случилось. Но на мою беду, взгляд мой оказался прикован к тексту, освещенному пламенем, я выхватил книгу из огня и утащил ее к себе в спальню. Там я, весь дрожа, читал и перечитывал ее, плакал и смеялся, иногда вскрикивая от ужаса, который временами охватывает меня и сейчас. При этом я испытывал наслаждение столь острое, что чувствовал, будто каждый нерв в моем теле натянут и дрожит.