Из Кремля Колпин вернулся со вторым своим орденом – Красного Знамени, которым его наградили за действия по выводу окруженцев из вражеского тыла.
Аня, отпросившись утром у директора школы, ждала его дома.
– Что же ты не раздеваешься? – сказала она. – Можно на орден посмотреть?
– Анечка, не будем терять времени. Ты готова?
– Конечно, – улыбнулась Аня.
Она быстро надела шубку, и они пошли в ЗАГС5.
Ещё вчера Николай объявил:
– Я хочу, чтобы ты была моей женой. Не возражай! Так надо! Будешь получать мой аттестат6… – и, помолчав, добавил с солдатской прямотой, – а, в случае чего, вдове командира Красной Армии полагаются льготы. Согласна?
– Нет, мне не нужен аттестат. И вдовой я быть не желаю.
Взгляд Николая засквозил такою растерянностью, что Ане стало его жалко и она потянулась к нему руками, обняла.
– И всё-таки я за тебя выйду…
– Я – чурбан! – догадался он. – Начинать надо было с того, что я тебя люблю.
– Дошло… Это, наверно, потому, что ты никогда ещё не делал предложений?
– Точно!
День тот миновал быстро – неяркий, будничный для всех, но для них – день счастья посреди войны.
Утром Николай уехал на фронт.
И снова началась жизнь без него.
Долгая, полная невзгод жизнь.
Москву нещадно бомбили (только к лету сорок второго прекратились регулярные бомбёжки). Счёт убитым и раненым москвичам шёл на тысячи.
Осенью и зимой день недолог, и в условиях полного затемнения в каждую улочку, в каждый переулок быстро заползал мрак, в котором прохожие, случалось, натыкались друг на друга. В связи с этим появились в продаже крепившиеся к одежде карточки-светлячки по 1 рублю 60 копеек за штуку.
Отопление в домах не работало. На предприятия, в учреждения, больницы и школы ещё подавалось какое-то тепло, но пережить в квартире ночь было отчаянно трудно. Обитатели деревянных домов оказывались в лучшем положении: у них стояли печки, а на дрова можно было пустить некоторые элементы самого дома, такие, например, как чердачное перекрытие. Жильцов, правда, наказывали, штрафовали, но для них это было наименьшее зло.
Ане повезло: ей удалось купить «настольную печь» – так рекламировала газета «Московский большевик» этот нагревательный прибор, бывший, на самом деле, модификацией обычной «буржуйки». Однако с этим приобретением стало значительно легче переносить лютость зимних ночей.