Люда, стоя у плиты, махнула рукой, даже не повернувшись: «Сейчас придёт. Иди поспи».
Но Тоня не ушла. Она чувствовала. Где-то внутри. Маленьким детским нутром, что что-то не так.
Время шло. За окном темнело. Улица пустела. Капли били по стеклу всё чаще, будто сердце мира стучало сильнее, громче. Роман всегда приходил в 19:00. Сейчас почти 22:00.
– Мама, папа точно придёт?
– Перестань. Он, может, зашёл к кому. Или дождь.
– А если он… потерялся?
Люда повернулась – раздражённая, уставшая.
– Да не потерялся он, Господи. Чего ты к стенке прижалась?
– Мне страшно, – прошептала Тоня.
Но мама не обняла. Не села рядом. Не сказала: «Я тоже волнуюсь». Просто отвернулась. Закурила.
Ночь была медленной и долгой, как будто растягивалась нарочно.
Часы на стене щёлкали слишком громко – щёлк, щёлк, словно каждый раз предупреждали: «ещё нет», «ещё рано», «ещё не конец». Занавески дрожали от сквозняка. За окном дождь всё не заканчивался – сыпался с неба без эмоций, как чужое равнодушие.
Тоня заснула на диване, прижав к себе куклу, но дёргалась, вздрагивала, иногда вскрикивала тихо. Галя, малютка, всхлипывала во сне – что-то снилось, но даже сны в ту ночь были тяжёлыми, мутными, как под водой.
А Люда сидела. Курила. Ходила от окна к окну. Заглядывала в телефонную книжку. Закрывала. Открывала. Подносила трубку к уху и опускала обратно. Она не хотела волноваться, но в груди всё равно гудело – как будто кто-то невидимый качал маятник, и с каждой секундой становилось страшнее.
«Может, пошёл выпить. Может, зашёл к кому. Может… Да что угодно может. Мужчина. Он придёт.»
Но не приходил.
И время не шло. Оно стояло, как вода в стакане, который никто не пьёт. Мир замер. Даже дождь за окном перестал казаться настоящим – будто просто фон, декорация к чему-то, что вот-вот случится.
А потом – звонок в дверь. Резкий. Один. Как удар в сердце. Люда не пошла сразу. Посмотрела на часы. 00:47. Подошла. Открыла. На пороге – двое. Один знакомый. Валера, с завода. Лицо серое, как стены подъезда. Второй – в форме. Уставший, промокший, с блокнотом в руках.
Они не смотрели в глаза. И не плакали. Говорили коротко, по очереди, словно перекладывая ответственность за слова.
– Роман Петрович… обнаружен… в подворотне.
– Грабёж.
– Удар по голове.
– Не выжил.
Люда не закричала. Не упала. Не разрыдалась. Она просто отступила на шаг назад. Прошла мимо них. На кухню. Села на табурет. Вытащила сигарету. Щёлкнула зажигалкой. Молча.