– На что не решусь? – услышал Андрей свой взволнованный голос. Резкий, но неуверенный, даже какой-то дребезжащий. Не получилось у него с ходу взять правильный тон. – Я не заметил вас.
– Вы же пришли с моста кидаться? Или прежде предпочли бы застрелиться? И то верно, высота-то здесь невелика. Пистолет-то все крутили и крутили. – Смех не исчез из голоса незваного свидетеля.
– И не думал даже. Собирался протрезветь и охладить голову. – Это высказывание вышло лучше: легче, безразличнее, более прохладным тоном.
– Ну да, ну да. Конечно-конечно. Очень рад. – Господин не переставал смеяться. – И то верно. Стоит ли лишать себя жизни из-за каких-то пятидесяти тысяч?
– Что за дело вам до моих долгов?
Сейчас Модеста уже изрядно потряхивало. И не только от холода. Больше от нервов, от раздражения и нелепости ситуации. Он чувствовал себя жалким и ничтожным на виду у могущественных и важных господ. Блохой, которая скачет под лупой. Куклой-марионеткой, которую дергают за ниточки. Как же это было горько и унизительно!
– Вы должны Суворову. А Суворов должен мне. И поболее вашего. Еще вы должны Рылееву и, кажется, Борису. Они все должны мне. Как вы помните, сам-то я не понтирую[1], да и вообще играть не сажусь. Но за своими вложениями слежу. Все ваши долговые перейдут ко мне, не сомневайтесь.
– Значит, вы получите сполна, согласно документам, – сухо и холодно, как только мог, проговорил Модест, а после рванул прочь.
Быстро, как будто за ним гнались черти. В спину раздался смех. Почему-то он не затихал и не удалялся, хотя вряд ли важный и досточтимый господин преследовал его. Но Андрей чувствовал, словно за ним кто-то гонится. И это чувство постоянно с ним пребывало. За ним следили. За ним наблюдали, как за говорливой канарейкой в клетке. Как за забавными метаниями таракана в лабораторной банке.
Интерес Канста Петровича Брыля не сулил ничего хорошего. Скорее, даже предвещал всевозможные беды. Этот субъект ловил в долговые обязательства похлеще паука в паутину. И добром это не заканчивалось. Андрей знал такие случаи, о которых без содрогания и думать невозможно.
Он потерял покой, сделался раздражительным, его сон превратился в тревожное забытье, а ночные кошмары стали назойливыми и постоянными гостями. Его изводили злость и ненависть. Долги камнем висели на шее. Как он во все это вляпался?